ЛОРА3080, Astarta, БлагоДарю вас за очень полезные посты!!! Три мага это интересно, хотелось бы иметь такую колоду. Викканин, когда намечается следующая медитация? По этой ссылке текст следующей медитации на карту МАГ из книги Телемского. ВСЕМ Любви, Счастья, Света и Гармонии Возлюбленные Ангелы, Мастера и Со-Творцы!!!
Так как Маг практикует работу с 4 главными атрибутами, добавлю ещё материал
Глава VII «Чаша»
Алистер Кроули
Если Магический Жезл есть Воля, Мудрость и Слово Мага, то Магическая Чаша —его Понимание.
Это та чаша, о которой сказано: «Отче Мой! если будет на то Твоя Воля, да минует Меня чаша сия» [1]. И еще: «Можете ли пить чашу, которую Я пью?» [2].
И она же —чаша в руке ГОСПОЖИ НАШЕЙ БАБАЛОН и чаша Причастия.
И чаша сия полна горечи, крови и хмеля.
Понимание Мага — это пассивная форма его связи с Незримым.
Воля его заблуждается активно, когда противопоставляет себя Воле Вселенной.
Понимание же его заблуждается пассивно, когда воспринимает любые влияния, кроме тех, что исходят от высшей истины.
Поначалу Чаша ученика почти пуста; и даже те капли истины, которые ему удается собрать, могут проливаться из нее и пропадать втуне.
Говорят, венецианцы умели делать стеклянные сосуды, которые меняли цвет, если в них попадал яд. Вот из такого стекла ученик и должен сделать свою Чашу.
Приобретя мало-мальский опыт на мистическом пути, он осознает, что среди впечатлений, им воспринимаемых, нет ни единого истинного. Одни ложны сами по себе, другие получают ложное истолкование в его уме.
Существует лишь одна-единственная истина. Все прочие мысли ложны.
Глубже исследовав свой собственный ум, ученик поймет, что само его устройство настолько несовершенно, что на постижение истины он не способен даже в самых возвышенных своих состояниях.
Он увидит, что любая мысль — это всего лишь проведение некоей связи между Эго и не-Эго.
Кант продемонстрировал, что мыслью обусловлены даже законы природы. А течение мыслей — это кровь разума. Поэтому говорят, что Магическая Чаша наполнена кровью Святых. Все мышление следует принести в жертвенный дар наивысшему.
Чашу трудно назвать «орудием». Она кругла, как и пантакль, — а не пряма, как жезл и кинжал. Ее природа — восприятие, а не проецирование.
В операциях вызывания Маг исполняет роль Бога по отношению к вызываемому Духу; он стоит в Круге, а дух — в Треугольнике. Но, представая пред лицом своего Бога, Маг сам располагается в Треугольнике. Поэтому все круглое для него — символ влияния свыше. Этот круг символизирует Бесконечное, тогда как крест или буква Тав представляют Конечное. Четырехугольник обозначает Конечное, неподвижно утвержденное в самом себе; именно по этой причине алтарь имеет четырехугольную форму — он служит прочным основанием для всех разворачивающихся вокруг него операций.
Одна из форм магической чаши — полукруглая емкость, укрепленная на сфере, которая, в свою очередь, покоится на коническом основании. Такая чаша (состоящая из полумесяца, сферы и конуса) символизирует три принципа — лунный, солнечный и огненный. Согласно индийскому учению, таковы три начала, циркулирующие в теле [3].
Это Чаша Очищения; как говорит Зороастр, «а посему священнослужитель, желающий повелевать деяниями Огня, должен прежде омыться очистительной водой звучного, многошумного моря» [4].
Море очищает мир. А «Великим Морем» в каббале именуется Бина, «Понимание».
Работа Мага очищается его Пониманием.
Более того, Бина — это Луна, а емкость этой чаши имеет форму луны.
Луна здесь — это путь Гимел, по которому влияние Венца нисходит к Солнцу сефиры Тиферет.
Опорой же для нее служит пирамида огня, символизирующая устремление ученика.
Согласно индийской символике, капли Амриты, или «росы бессмертия» [5], стекают на человека непрестанно, однако их сжигает грубый огонь его страстей. Йоги стараются собирать и сберегать эту росу, прижимая кончик языка к заднему нёбу.
Относительно воды в этой Чаше можно сказать следующее: если жезл должен быть идеально жестким, идеально твердым, то вода, напротив, должна быть идеально текучей.
Жезл направлен вертикально вверх и должен простираться до Бесконечности.
Поверхность воды горизонтальна и должна простираться до Бесконечности.
Первый — линия, вторая — плоскость.
Но как Жезл, не имеющий толщины, слаб, так и вода, не имеющая глубины, лжива. Понимание Мага должно охватить собою все сущее и достичь бесконечной глубины.
Герберт Уэллс сказал: «Каждое слово, не известное человеку, — это не известная ему идея». И невозможно понять все в совершенстве, не располагая об этом знаниями.
Понимание — это структурирование знаний.
Все впечатления разрознены, как со всей ужасающей ясностью осознаёт новорожденное Дитя Бездны; и для того, чтобы согласовать их между собой, Мастер Храма должен просидеть в Городе Пирамид 106 сезонов, ибо задача эта поистине колоссальна [6].
В учении о связи между знанием и пониманием нет ничего сугубо оккультного.
Зеркало воспринимает все впечатления, но не согласовывает их между собой.
Дикарь способен проводить лишь самые примитивные связи между идеями.
И даже обычный цивилизованный человек продвинулся не многим дальше.
Каждый шаг вперед на пути мышления — это результат накопления максимально возможного количества фактов, их последующей классификации и группирования.
Склад ума, присущий филологу (пусть даже говорящему всего на одном языке), относится к гораздо более высокому типу, нежели склад ума, характерный для лингвиста (пусть даже тот владеет двадцатью языками).
Точный аналог этого Древа Мысли — древовидная структура нервной системы.
В наши дни встречается очень много людей, исключительно «хорошо информированных», но не имеющих ни малейшего представления о том, что означают известные им факты. Необходимые для этого высшие умственные способности у них не развиты. Индукция для них — непосильная задача.
Подобная склонность к простому накоплению фактов безо всякой их обработки граничит со слабоумием. Известны случаи, когда умственно отсталым людям удавалось нашпиговать свою память таким количеством знаний, на какое нормальному человеку нечего и надеяться.
В этом огромный недостаток современной системы образования: ребенку набивают голову фактами, даже не пытаясь объяснить, как они связаны между собой и что из них следует. И в результате даже сами факты очень быстро забываются.
Подобный подход оскорбителен и раздражителен для всякого достойного ума и способен испортить даже самую хорошую память.
Любые две данные идеи обретают подлинный смысл лишь тогда, когда их примиряет между собой третья, а провести эту операцию в совершенстве можно лишь при условии, что исходные две идеи противоположны друг другу. В этом сущность гегельянской логики.
Как было показано выше, Магическая Чаша — это также цветок. Это лотос, раскрывающийся навстречу солнцу и собирающий росу.
Лотос держит в руке Исида, великая Мать. Это символ, подобный Чаше в руке ГОСПОЖИ НАШЕЙ БАБАЛОН.
Согласно индийской системе физиологии, упомянутой в главе о дхаране, лотосы есть и в человеческом теле [7].
В крестцовом отделе, где пребывает спящая Кундалини, расположен трехлепестковый лотос — вместилище репродуктивной силы.
На уровне пупка размещается шестилепестковый лотос — хранилище сил, которые питают и поддерживают тело.
Лотос в области солнечного сплетения — сосуд нервной силы.
Шестилепестковый лотос в области сердца соответствует Тиферет и хранит в себе жизненную силу, связанную с кровью.
Шестнадцатилепестковый лотос на уровне гортани — вместилище сил, которые питают дыхание.
В лотосе о двух лепестках, расположенном в области шишковидной железы, накапливаются силы, питающие мысль.
И, наконец, над стыком черепных костей помещается величественный лотос о тысяче и одном лепестке, воспринимающий влияния свыше; в этом лотосе пробужденная Кундалини адепта наслаждается блаженным общением с Владыкой всего сущего.
Магическая Чаша — символ всех этих лотосов.
В человеческом теле эти лотосы лишь слегка приоткрыты или раскрываются только для того, чтобы принять соответствующее им питание. В сущности, проще сказать, что они закрыты; заключенные в них питательные силы в отсутствие солнечного света превращаются в яд.
Магическая Чаша — это сосуд без крышки, однако ее следует постоянно держать под плотным покрывалом, открывая лишь при воззваниях к Наивысшему.
Кроме того, чашу необходимо скрывать от непосвященных. Жезл следует беречь от посторонних глаз, дабы профаны, убоявшись, не дерзнули сломать его; Чашу же — дабы они не осквернили ее прикосновением.
Верно, что служитель, кропящий водой из этой чаши, благословляет не только Храм, но и тех, кто не вхож в него: вода должна изливаться щедро и без ограничений! Однако не открывайте никому своей истинной цели; и никому не открывайте тайны вашей силы.
Помните о Самсоне! Помните о Гае Фоксе! [8]
Из всех способов развития Понимания наилучшими, пожалуй, следует признать те, что предлагает священная каббала, — при условии, что разум полностью осознаёт их абсурдность и не позволяет переубедить себя [9].
Полезны также медитации особого рода — не медитация в строгом смысле, предназначенная для успокоения ума, но практики наподобие саммасати [10].
В эзотерическом плане можно, при необходимости, тренировать ум посредством изучения какой-либо развитой науки, например, химии или математики.
Организация знаний — это первый шаг, второй же — интерпретация. Мастер Храма, степень которого соответствует Бине, клянется «толковать каждое явление как особое обращение Бога к его душе».
Но опробовать эту практику с пользой для себя может даже начинающий.
Факты либо встраиваются в систему, либо нет; если нет — гармония нарушается; но поскольку гармонию Вселенной нарушить невозможно, то разлад следует искать в уме ученика — так выясняется, что он звучит не в тон со вселенским хором.
Пусть он сначала найдет место в мозаике для самых значимых фактов, затем перейдет к не столь важным… и наконец, в один прекрасный летний день, разморенный и отяжелевший после сытного обеда, он внезапно постигнет смысл существования мух и увидит ему достойное оправдание!
Поначалу все мы не понимаем почти ничего, и это поистине ужасно и прискорбно. Мы видим, что этот мир полон жестокости, расточительства и скудоумия.
На первых порах размышления о Вселенной — чистая, почти ничем не смягчаемая мука. Этим фактом объясняется большинство философских умопостроений.
Средневековые философы безнадежно заблуждались, поскольку теология требовала от них соотносить все сущее с мерилом благополучия человека. Затем дело дошло до сущих нелепостей: Бернарден де Сен-Пьер [11] (или кто?) утверждал, что близ того места, где люди возводили большой город, Господь в милосердии Своем всякий раз пролагал реку, дабы споспешествовать торговле. Но правда в том, что воображать себе Вселенную служанкой человека бессмысленно. Если лошади созданы для того, чтобы человек на них ездил, то не для того ли создан человек, чтобы его ели черви?
Таким образом, мы вновь убеждаемся: чтобы достичь Понимания, прежде необходимо беспощадно выкорчевать саму идею Эго.
На первый взгляд кажется, что эта установка несовместима с той, на которую опирается Мастер Храма. Что может быть эгоистичнее, чем толковать каждое происшествие как особое обращение Бога к нашей душе?
Однако Бог есть все сущее, а не какая-либо часть; а, следовательно, каждое такое «обращение» означает расширение души, избавление ее от обособленности.
От каждого солнечного луча цветок раскрывается шире.
Поверхность воды в Магической Чаше беспредельна, и нет на ней ни единой точки, отличной от любой другой [12].
Поэтому, в конечном счете, если жезл — это связывание и ограничение, то Чаша есть расширение — в Бесконечность.
И в этом таится опасность, грозящая Чаше: она непременно должна быть открыта всему сущему, но если вложить в нее нечто несоразмерное, неуравновешенное или нечистое, она пострадает.
И здесь источником затруднений снова оказываются наши мысли. Грубость и тупость «простых впечатлений» мутят воду; «эмоции» вздымают на ней волны; «восприятия» все еще слишком далеки от совершенной чистоты истины — они порождают отражения; «склонности» же преломляют свет с тем или иным коэффициентом. И даже само «сознание» есть то, что проводит различие между низшим и высшим [13]; это та ужасная стадия в великом кощунстве сотворения мира, на которой вода, что над твердью, отделяется от воды, что под твердью.
Так как вода эта [14], даже в самом лучшем случае, — всего лишь отражение, сколь же безмерно важной становится задача ее успокоения и поддержания в неподвижности!
Если чаша колеблется, свет преломляется.
Поэтому Чашу устанавливают на Алтаре, форма которого — четырехугольник, воля, помноженная на волю [15], подтверждение воли в Магической Клятве, закрепление воли в Законе.
Когда вода мутная, заметить это нетрудно; нетрудно и очистить ее от ила; но есть и такие нечистые примеси, от которых не избавиться иначе, как с помощью дистилляции, да и ту в некоторых случаях приходится повторять до семидесяти семиджы раз.
Однако существует универсальный растворитель и гармонизатор — роса столь чистая, что одной капли ее, добавленной в Чашу, достанет, чтобы на время вода достигла полного совершенства.
Имя этой росе — Любовь. Даже если это любовь человеческая, под властью ее вся Вселенная представляется совершенной; Божественная Любовь же, о которой ныне идет речь, способна на много большее.
Ибо любовь человеческая есть возбуждение, а не успокоение ума; и, будучи привязана к отдельной личности, в конце концов лишь приносит б?льшие беды.
Божественная Любовь же, напротив, не привязана ни к каким символам.
Она не терпит никаких ограничений, ни по мощи, ни по охвату. Она — не что иное, как та звездная роса, о которой говорится в Священных Книгах, ибо НУТ, Владычица Звезд, именуется «Целокупной в Небе», и это — та Роса, что омывает тело Адепта «благовонным нектаром пота» [16].
Поэтому, хоть в чашу эту и вмещается все сущее, но силою сей росы оно утрачивает все свои особенности. И потому эту Чашу держит в руке БАБАЛОН, Владычица Города Пирамид, где все неотличимы друг от друга и где не дано воссесть никому, кто еще не утратил свое имя.
О том, чем наполнена эта Чаша, сказано также, что это — вино. Это — Чаша Опьянения. Опьянение [англ. intoxication] означает отравление, и прежде всего — тем ядом, которым смачивают стрелы. Обдумайте Видение Стрелы из «Книги 418» и обратитесь к тем местам из Священных Книг, где говорится о действии духа под влиянием смертельного яда.
Ибо для каждой отдельно взятой вещи Достижение означает, в первую очередь, разрушение ее индивидуальности.
Каждая из наших идей должна предать свое «Я» Возлюбленному, дабы в конце концов и мы смогли предать свое «Я» Возлюбленному в свой черед.
Читавшие «Историческую лекцию» [17] вспомнят, как Адепты, «с улыбкой оставившие домы свои и все, что имели, с нерушимым спокойствием и верностью неколебимой оставляли само Великое Делание; ибо такова последняя и величайшая из проекций [18], которые совершает алхимик».
Мастер Храма пересек Бездну и вошел во Дворец Королевской Дочери; ему достаточно вымолвить одно слово, и все растворится. Но вместо этого он укрывается в земле и возделывает сад [19].
Тайна сия слишком глубока, чтобы разъяснить ее в этих обрывках неочищенных мыслей; ее следует постигать в медитации.
Магическая Воля по сути своей двояка, ибо она предполагает начало и конец; изъявляя желание быть чем-то, вы тем самым допускаете, что не являетесь этим.
Следовательно, желать чего бы то ни было, кроме Наивысшего, — значит, отдаляться от него все больше и больше: всякое желание, кроме желания полностью предать свое «я» Возлюбленному, есть Черная Магия; однако эта самоотдача — действие настолько простое, что нашим сложным умам оно представляется наитруднейшим из всех возможных; поэтому необходимо обучение. Кроме того, «Я», приносимое в жертву, должно быть «Я» во всей его полноте и совершенстве: негоже предстать перед алтарем Всевышнего с даром нечистым или несовершенным. Как сказано в «Книге 65», «ждать Тебя — то конец, а не начало» [1].
В ходе упомянутого обучения ученик может сталкиваться со всевозможными трудностями, сообразными его личным свойствам, а потому в любой момент у него могут возникать всевозможные желания, на сторонний взгляд никак не связанные с целью его работы. Точно так же со стороны не всегда можно сразу понять, зачем бильярдисту потребовалась та или иная серия ударов.
Если, таким образом, мы можем пожелать «чего угодно», то наша воля должна быть достаточно сильна, чтобы получить желаемое, не теряя времени.
Следовательно, необходимо развить волю до высочайшего предела — несмотря на то, что последней нашей задачей на пути к цели станет полное отречение от воли. Частичное отречение от несовершенной воли не имеет веса в Магии.
Воля — это рычаг, нуждающийся в точке опоры; и этой точкой опоры служит главная цель всех устремлений ученика. Все желания, не связанные с этой основополагающей целью, только ослабляют его; они подобны жиру в теле спортсмена.
Большинство людей в этом мире страдают душевной атаксией: они не в состоянии скоординировать «мышцы» своей психики для целенаправленного движения. Они не имеют воли в подлинном смысле этого слова: все, что у них есть, — это случайный набор желаний, многие из которых противоречат друг другу. Жертва подобной болезни безвольно раскачивается (или, подчас, яростно — но столь же безвольно — мечется) от крайности к крайности, и лишь под конец жизни становится очевидно, что все ее передвижения попросту нейтрализовали друг друга. Человек не достиг ровным счетом ничего, не считая того единственного результата, который остается для него неосознанным, а именно — разрушения его собственного характера вследствие нерешительности. Хоронзон разорвал его на части.
Каким же образом следует развивать волю? Необходимо своевременно выявлять все свои желания, прихоти, капризы, наклонности, тенденции и влечения, изучать и оценивать в связи с тем, могут ли они помочь или воспрепятствовать достижению основной цели, после чего обращаться с ними соответственно.
Очевидно, что для этого понадобятся бдительность и отвага. Я бы еще добавил «самоотречение», невзирая на то, что обычно подразумевают под этим словом; но разве можно назвать самоотречением отказ от всего того, что в действительности наносит вред нашему «я»? Уничтожить возбудителей малярии в своей крови — не значит совершить самоубийство.
Воспитывая в себе подобный образ мышления, ученик столкнется с огромными трудностями. И, пожалуй, величайшей из них следует признать забывчивость. Это едва ли не худшее проявление того, что буддисты называют невежеством. Тем, кто от природы забывчив и рассеян, могут пойти на пользу предварительные упражнения для развития памяти. И в любом случае полезно и необходимо вести магический дневник, как предписывается Послушникам А.’.А.’.
Прежде всего, следует вновь и вновь выполнять упражнения, описанные в «Книге 3» [2], ибо они не только развивают бдительность, но и укрепляют те тормозящие центры мозга, которые, по мнению некоторых психологов, породили механизмы, при помощи которых человек цивилизованный поднялся над дикарем. До сих пор мы рассуждали, так сказать, от противного. Жезл Аарона сделался змеем и поглотил змеев других волхвов [3]; теперь же настало время снова вернуть ему облик жезла [4].
Магическая Воля — это жезл в вашей руке, при помощи которого свершается Великое Делание, посредством которого Дочь не просто восходит на престол Матери, но и принимается в объятия Высочайшего [5].
Таким образом, Магический Жезл — главное орудие Мага; а «имя» этого жезла — Магическая Клятва.
Будучи по сути своей двоякой, воля соответствует Хокме [т.е. второй сефире], а Хокма — это Логос, слово; поэтому иногда говорят, что слово есть воля. [Бог] Тот, Владыка Магии, — также Владыка Речи; [магический жезл] Кадуцей — атрибут вестника-Гермеса.
Слово должно выражать волю; поэтому Мистическое Имя Послушника — это выражение его наивысшей Воли.
Разумеется, лишь немногие из Послушников понимают себя в достаточной мере, чтобы суметь сформулировать для себя эту волю; поэтому по истечении срока послушничества они выбирают новое имя.
Таким образом, выражать свою волю ученику удобнее в форме Магических Клятв.
Поскольку подобная клятва не подлежит отмене, ее следует тщательно обдумать и взвесить. Желательно ограничить действие клятвы каким-либо определенным сроком, поскольку со временем, когда понимание ученика возрастет, он может увидеть, что малая клятва несовместима с великой. Это произойдет почти наверняка, и следует помнить, что подобная дилемма — худшая из всех, с какими только может столкнуться Маг, ибо самая сущность воли — ее устремленность к единственной цели [6].
Еще одно важнейшее соображение в связи с Магическими Обетами заключается в том, что ученик должен отводить им в своей жизни строго определенное место. Принимать их следует ради четко поставленной, понятной и ясно сформулированной цели, за пределы которой они не должны выходить ни при каких обстоятельствах.
Воздержание от сахара — добродетель для диабетика, но так дело обстоит только ввиду его болезни. Эта добродетель отнюдь не общезначима. Илия по одному случаю заявил: «Надлежало мне разгневаться» [7], — однако подобные случаи весьма редки.
Более того, что для одного — пища, для другого — яд. Обет нищеты может принести огромную пользу человеку, который не умел разумно распорядиться своим богатством ради единой цели; но для кого-то другого подобная клятва повлечет за собой лишь пустую трату времени и сил.
Нет такой силы, которую нельзя было бы поставить на службу Магической Воле; опасно лишь искушение принять эту силу за самоценную.
Садовник не скажет себе: «Вырублю-ка я эти кусты, они только уродуют сад», — пока не убедится после многократных подрезок, что унять их буйный рост невозможно.
«Если твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее!» [8] — это вопль слабака. Если бы собак убивали сразу же, как только они в первый раз ослушаются хозяина, немногим бы удалось пережить щенячий возраст.
Наилучший из обетов — и находящий, вдобавок, самое широкое применение, — это обет Священного Повиновения, ибо он не только ведет к совершенной свободе, но и обучает тому самоотречению, которое станет нашей последней задачей на пути к цели.
Большое достоинство подобной клятвы — в том, что она никогда не ржавеет. Если старший, которому принесли такой обет, знает свое дело, он быстро выяснит, какие вещи доставляют его ученику настоящее неудовольствие, и поможет ему свести с ними тесное знакомство.
Неповиновение старшему — это не что иное, как борьба между двумя волями в душе младшего. Воля, выраженная в его обете и связанная с его наивысшей волей (просто в силу того факта, что обет был принесен с целью развить эту наивысшую волю), вступает в противоборство с волей временной, основанной лишь на преходящих соображениях.
Учителю следует мягко, постепенно, но решительно закалять ученика до тех пор, пока тот не станет исполнять приказания автоматически, не задумываясь об их содержании, — как говорил Лойола, «perinde ac cadaver» [9].
Никто лучше Лойолы не понимал, что такое Магическая Воля: в его системе индивидуум исчез. Воле генерала мгновенно вторили все до единого члены ордена, благодаря чему «Общество Иисуса» и превратилось в одну из самых могущественных и грозных религиозных организаций мира.
Немного уступала ему, пожалуй, секта Горного старца [10].
Недостаток системы Лойолы заключался в том, что генерал не был Богом; и, более того, по ряду причин он подчас оказывался даже не лучшим из членов ордена.
Чтобы стать генералом ордена, нужно было, прежде всего, пожелать стать генералом ордена; а тот, кто ограничивал себя этим желанием, уже не мог стать ничем большим.
Но вернемся к вопросу о развитии Воли. В процессе этой работы всегда приходится выпалывать сорняки, однако сам цветок нуждается в бережном уходе. Если мы уничтожим в себе, а при необходимости и в других людях, все побуждения, которые сочтем противоречащими нашей истинной Воле, эта Воля обретет большую свободу для естественного развития. Но недостаточно лишь очистить храм и освятить его — необходимо еще и провести призывание. Точно так же и для утверждения этой Воли следует постоянно совершать действия положительного, а не только отрицательного характера.
Самоотречение и жертва — это необходимые, но относительно простые задачи. Есть сотня способов промахнуться и лишь один способ — попасть в цель. Воздерживаться от употребления говядины легко, а вот не есть ничего, кроме свинины, очень сложно.
[Элифас] Леви советует время от времени отрешаться от Магической Воли — на том основании, что после кардинальной «перемены занятий» всегда работается лучше. Он, без сомнения, прав, но следует понимать, что этот совет он подает, «скорбя об ожесточении сердец человеческих» [11]. Турбина эффективнее поршневого двигателя; и совет Леви хорош только для начинающих.
В конечном счете Магическая Воля настолько тесно отождествляется со всем существом человека, что тот перестает осознавать ее, как мы не осознаем постоянную силу земного тяготения. Подчас он даже удивляется собственным поступкам и вынужден строить догадки об их значении. Но следует понимать, что, когда Воля действительно поднимается таким образом до высот Судьбы, совершить ошибку человеку становится ничуть не легче, чем подняться в воздух и полететь.
Может возникнуть вопрос, не вступает ли Воля, развитая до такой степени, в противоречие с Этикой.
Ответ — да, вступает.
В «Великом Гримуаре» нам предписывается «купить яйцо, не торгуясь»; а Достижение, да и каждый шаг на пути к Достижению — жемчужина столь драгоценная, что человек, найдя ее, пойдет и продаст все, что имеет, и купит ее [12].
Этика — это всего лишь социальное выражение традиций и обычаев, но для многих людей нет ничего труднее, чем отказаться от привычного; поэтому полезно будет избавиться от каких-нибудь привычек просто в качестве упражнения — чтобы понять сам принцип освобождения от этой формы рабства. Подобным же целям служат и такие практики, как прерывание сна, удерживание тела в напряженных и неестественных позах или выполнение трудных дыхательных упражнений. Помимо конкретной пользы, которую каждая такая практика может приносить сама по себе для той или иной частной цели, все они полезны прежде всего потому, что человеку приходится заставлять себя выполнять их вопреки любым возможным обстоятельствам. Научившись преодолевать внутреннее сопротивление, он в дальнейшем сможет легче справляться с сопротивлением извне.
Прежде чем вступить в битву с сопротивлением воды, двигатель парохода должен преодолеть собственную инерцию.
Когда воля в конце концов станет устойчивой, нужно будет задуматься о ее силе. На нашей планете сила тяжести придает телам ускорение тридцать два фута в секунду, но на Луне — гораздо меньшее. Так и Воля, даже самая целеустремленная и постоянная, может оказаться практически бесполезной, если противодействующие ей обстоятельства будут слишком сильны или же если она по какой-то причине не сможет вступить в борьбу с ними. Нет смысла хотеть луну с неба. Если человек чего-то хочет, он должен задуматься о том, какими средствами можно осуществить эту Волю.
Кроме того, и самая могучая Воля, направленная на какую-то одну цель, далеко не всегда полезна в других отношениях; иногда она даже оказывается нелепой.
Рассказывают, что один человек потратил сорок лет на то, чтобы научиться переходить Ганг по воде, аки посуху; и в конце концов ему это удалось. Но святой гуру только упрекнул его: «Ну и дурак же ты! Все твои соседи каждый день спокойно переправляются на плоту за две пайсы [13]».
Большинство из нас, если не все, рано или поздно сталкиваются с тем же. Мы лезем из кожи вон, чтобы чему-то научиться и чего-то достичь, — и, лишь достигнув, понимаем, что все наши приобретения не стоят даже слов «я этого хочу».
Но принять такую точку зрения за руководство к действию было бы ошибкой. Дисциплина, необходимая для изучения латыни, сослужит нам хорошую службу, когда мы пожелаем добиться чего-то совершенного иного.
В школе нас наказывали учителя; но если мы за все школьные годы не научились наказывать себя сами, значит, мы не научились ничему.
По существу, единственная опасность заключается в том, что достижения и успехи могут превратиться для нас в самоцель. Мальчик, который гордится школьными отметками, рискует окончить свои дни профессором колледжа.
Таким образом, гуру индуса, научившегося ходить по воде, имел в виду лишь то, что пора перестать гордиться достигнутым — и направить свои силы на какую-нибудь более достойную цель.
И, кстати говоря, поскольку божественная Воля едина, то не найдется такой способности, которая естественным образом не служила бы свершению судьбы человека, ею владеющего.
Далеко не всегда можно предсказать, когда именно нить того или иного цвета будет воткана в ковер Судьбы. Только когда ковер будет соткан полностью и рассмотрен с надлежащего расстояния, станет очевидно, что эта нить действительно заняла положенное ей место. И здесь возникает соблазн преломить копье на древнейшем из турниров — в поединке между свободой воли и предопределением.
Да, каждый человек «предопределен» таким образом, что каждый его поступок оказывается лишь пассивной равнодействующей всей совокупности сил, воздействовавших на него от начала времен, а его собственная Воля — лишь отголоском Воли Вселенной. Но, тем не менее, сознание «свободы воли» ценно; и если человек понимает эту «свободу» правильно — как частный, индивидуальный случай тех внутренних движений во Вселенной, сумма которых есть покой, — то в меру своего понимания он чувствует всю эту гармонию, всю эту целокупность. Правда, счастье, которое он при этом испытывает, можно подвергнуть сомнению — как содержимое лишь одной чаши весов, на другой чаше которых покоится равной величины несчастье; однако есть люди, которые полагают, что единственное подлинное несчастье — это чувство отрезанности от Вселенной, а потому все чувства меньшего масштаба лишаются для них всякого веса, и остается только бесконечное блаженство — одна из фаз бесконечного сознания этой ВСЕОБЩНОСТИ. Впрочем, подобные рассуждения несколько выходят за рамки данных заметок. Нет особого смысла утверждать, что слон и блоха таковы, каковы они есть, и не могут быть иными; однако в нашем восприятии слон больше блохи. И этот факт имеет практическое значение.
Нам известно, что человека можно научить делать то, чего он не смог бы делать без обучения, — и утверждать, что обучиться способен лишь тот, кому это «суждено», было бы с практической точки зрения довольно бессмысленно. Точно так же и учителю «суждено» учить. В этом аргументе детерминистов кроется та же ошибка, что и во всех «системах» игры в рулетку. Пока рулетка вертится, шансы, что красное выпадет два раза подряд, — чуть более трех к одному; но как только красное один раз выпало, условия изменяются.
Настаивать на вышеизложенном не было бы смысла, если бы слишком многие люди не путали Магию с Философией. Философия — враг Магии. Философия уверяет нас, будто в конечном счете все неважно и «che sara sara» [14].
На практике (а Магия — самое практичное на свете искусство жизни) подобных затруднений не возникает. Человека, который бежит за поездом, бесполезно убеждать, что ему «не судьба» догнать состав, — он просто бежит, и все тут; а если бы ему не нужно беречь дыхание, он бы на все ваши уговоры ответил: «К черту судьбу!». Выше указывалось, что истинную Магическую Волю следует направить на высочайшее достижение, но это возможно лишь при условии развитого Магического Понимания. Жезл надо заставить расти в длину и набирать силу — сам по себе он не будет этого делать.
Каждый мальчишка мечтает стать машинистом. Некоторые действительно становятся машинистами — и остаются ими на всю жизнь.
Но в большинстве случаев Понимание развивается быстрее Воли, и мальчишка забывает о своей мечте задолго до того, как получает возможность осуществить ее.
Однако бывает и так, что Понимание останавливается в своем развитии на определенной точке, а Воля продолжает действовать вслепую.
Так, например, какой-нибудь бизнесмен, мечтающий о праздности и комфорте, ежедневно является ради этого в свою контору и гнет спину под бичом надсмотрщика, куда более жестокого, чем все, с кем доводилось сталкиваться ничтожнейшему из работников, состоящих у него на жалованье. Когда же он наконец решает выйти в отставку, обнаруживается, что его жизнь пуста. Средства достижения цели поглотили саму цель.
Счастливы только те, кто желает недостижимого.
Все богатства, и материальные, и духовные, — прах.
Любовь, скорбь и сострадание, три сестры, на первый взгляд, не подвластные этому проклятию, кажутся свободными от него лишь благодаря своему родству с Неудовлетворенностью.
Сама красота недостижима настолько, что к ней невозможно даже приблизиться; и подлинный художник, подобно подлинному мистику, никогда не узнает покоя. Маг — всего лишь его слуга. Жезл истинного художника бесконечно длинен — это творящий Махалингам.
Беда лишь в том, что такой жезл, естественно, слишком тонок по отношению к своей длине, а потому все время болтается. Очень и очень немногие художники осознают свою настоящую цель, и слишком часто опора для их бесконечного устремления оказывается настолько хрупкой, что не удается достичь ничего.
Маг должен встраивать все, чем он обладает, в свою пирамиду; и сколь же широким должно быть основание этой пирамиды, чтобы вершина коснулась звезд! Нет такого знания и нет такой силы, которые не могли бы принести магу пользу. Пожалуй, во всей Вселенной не найдется клочка материи, которым он мог бы пренебречь. Главный его противник — великий Маг, тот самый Маг, который сотворил всю иллюзию Мироздания; и чтобы сойтись с ним в битве, после которой ничего не останется ни от него, ни от вас, вы должны стать равным ему во всем.
В то же время маг обязан помнить, что каждый кирпич в его пирамиде должен стремиться к вершине — что все его стороны должны быть идеально ровны: даже в самых нижних слоях не должно быть мнимых совершенств.
Такова практическая и активная форма присяги Мастера Храма, в которой говорится: «Я буду толковать каждое явление как особое обращение Бога к моей душе».
В «Книге 175» [«Астарта, или Книга берилла»] описывается много практических приемов, помогающих сосредоточиться подобным образом на единой цели, и хотя предмет этой книги составляет поклонение избранному Божеству, приведенные в ней указания можно без труда обобщить и использовать для развития любых других разновидностей воли.
Таким образом, воля представляет собой активную форму понимания. Посвященный степени Мастера Храма при виде слизняка задается вопросом: «В чем суть этого послания от Незримого? Как мне истолковать это Слово Всевышнего Бога?» Посвященный же степени Мага (Magus) спрашивает: «Как мне использовать этого слизняка?» И он не должен сворачивать с этого пути. Хотя ему посылается множество вещей, которым он не находит никакого полезного применения, рано или поздно среди них попадется та, которая ему нужна; и тогда его Пониманию откроется, что в действительности ни одна из тех прочих вещей не была бесполезной.
Что касается вышеописанных начальных практик самоотречения, то на этом этапе станет совершенно понятно, что они были полезны лишь до поры до времени. Они имели смысл только как обучающие упражнения. Адепт посмеется над глупостями, которые он когда-то творил, ибо теперь все диспропорции в нем устранены, всё пришло в гармонию, и строение его души стало абсолютно естественным — в ней больше нет ничего неуместного и нелепого. Он сможет воспринять самого себя как позитивный Тау-Крест, десять совершенных квадратов которой заключены в треугольник негативности [15]; и эта фигура станет единой, как только он перейдет от равновесия противоположностей к состоянию их тождества.
Постигнув на основе всего вышесказанного, что самое могущественное из доступных ученику орудий — это Обет Священного Повиновения, многие воскликнут: «О, если бы у меня только была возможность ввериться наставничеству какого-нибудь святого гуру!» Но все отнюдь не так сложно, как им кажется: для этого обета сгодится в качестве гуру любой человек, способный отдавать приказания, — при условии, что он не будет чересчур снисходителен и ленив.
Единственная причина, по которой имеет смысл избрать наставником того, кто уже поднялся на вершину, заключается в том, что такой гуру будет помогать спящему челе пробудиться и, проявляя милосердие к этому несчастному, бережно закалять его, в то же время услаждая его слух священными речами. Но если найти такого наставника не представляется возможным, достаточно выбрать любого человека из постоянного круга общения, объяснить ему ситуацию и попросить о содействии.
Желательно, чтобы этот человек был благонадежным; и пусть чела не забывает: если гуру прикажет ему прыгнуть с обрыва, то куда лучше будет повиноваться, чем отказаться от практики.
И, принося обет, ни в коем случае не делайте никаких оговорок. Яйцо нужно купить не торгуясь.
Члены некоего Общества [16] давали клятву лишь после того, как получали заверение, что от них не потребуется «ничего такого, что противоречило бы их гражданскому, нравственному или религиозному долгу». В результате, когда один из них пожелал нарушить обет, ему без труда удалось подыскать для этого достойное основание. И обет утратил всю свою силу [17].
Когда Будда воссел под благословенным Деревом Бо, он принес клятву, что ни один из обитателей десяти тысяч миров не заставит его подняться, пока цель его не будет достигнута, — и не сдвинулся с места, даже когда искушать его явился сам Мара, великий Царь Зла, с тремя своими дочерьми, великими соблазнительницами.
Разумеется, для начинающего столь суровый и грозный обет будет бесполезен: ему еще не хватит сил противостоять самому Маре. Пусть он оценит свои возможности и принесет такой обет, который будет ему по силам, но потребует полного их напряжения. Так Милон поначалу носил на плечах новорожденного теленка; теленок рос день за днем, а когда превратился в быка, Милону уже хватало сил и на это [18]. Повторим еще раз, что самый подходящий метод для новичка дается в «Книге 3» [«Книге Ярма»] [19]; но, даже если ученик совершенно уверен в своих силах, лучше всего поначалу давать обет на очень короткое время. Пусть начнет с одного часа в день и ежедневно увеличивает время практики на полчаса, пока не дойдет до полного дня. Затем пусть сделает небольшой перерыв, после чего попробует выполнить упражнение в течение двух дней; и так далее, пока не освоит практику в совершенстве.
Начинать он должен с самых легких упражнений. При этом действие, от которого ученик поклялся воздерживаться, не должно быть из числа тех, которые в обычных обстоятельствах он совершает нечасто, поскольку иначе нагрузка на память — опору его бдительности — окажется слишком велика и упражнение сильно усложнится. На начальном этапе вполне нормальна ситуация, когда боль в руке возникает «как раз в тот момент, когда в обычных обстоятельствах он совершил бы запрещенное действие», как бы предостерегая его тем самым от повторения ошибки.
Таким образом, в его психике закрепится четкая связь между причиной и следствием, которая в конце концов научит его избегать избранного для тренировки действия столь же старательно, как он избегает тех вещей, которых приучен не делать еще с детства.
Когда глазу грозит опасность, веки непроизвольно смыкаются [20]. Ученик должен развить способность к торможению до такой же степени, пока та не закрепится глубже сознания, пополнив запас его бессознательных сил и позволив своему владельцу посвящать осознанную энергию задачам более высоким.
Эта способность к торможению станет для него неоценимым подспорьем, когда он займется медитацией. Он уже научился защищать свой ум от мыслей A, B и C; он умеет приказать часовым пропускать только тех, кто в мундире. А значит, он без труда сможет обобщить эти навыки и опустить привратную решетку.
Но пусть не забывает, что мысли различаются между собой не только по частоте повторения, но и по интенсивности.
Худшая из них — это, разумеется, само эго, почти вездесущее и почти непреодолимое, но укорененное так глубоко, что в ходе обычных размышлений человек далеко не всегда способен осознать его присутствие.
Будда, взяв быка за рога, первым делом атаковал именно эту идею.
Каждый пусть решает для себя сам, насколько такой подход благоразумен. Но, несомненно, более простым кажется прежде избавиться от тех вещей, без которых легко можно будет обойтись.
Большинству людей сложнее всего будет управиться с Эмоциями и мыслями, их возбуждающими.
Однако эмоции вполне возможно — и необходимо — не просто укротить, но и поставить себе на службу. Например, такую эмоцию, как гнев, иногда полезно обращать против той части мозга, которая своим бездействием подрывает наше самообладание.
Если и есть среди эмоций хоть одна, не приносящая никакой пользы, так это гордость: ведь она неразрывно связана с Эго…
Нет, от гордости никакого проку быть не может!
Избавиться от Восприятий, как грубых, так и более тонких, по всей видимости, гораздо легче, поскольку они не затрагивают ум и не мешают помнить о необходимости контроля.
Несложно увлечься какой-нибудь книгой настолько, чтобы перестать обращать внимание даже на самый прекрасный пейзаж. Но если вас ужалит оса, вы тотчас же забудете о книге.
Однако со Склонностями сражаться гораздо труднее, чем со всеми тремя низшими скандхами, вместе взятыми [21], — по той простой причине, что они по большей части таятся в бессознательном. Для того, чтобы их разрушить, необходимо пробудить их и, так сказать, вывести на свет, из-за чего воля мага в определенном смысле вынуждена добиваться двух противоположных целей одновременно.
Сознание же уничтожается только в самадхи.
Итак, процесс, который начался с нашего отказа думать о своей ноге, завершается избавлением от чувства индивидуальности, и теперь логика его вполне очевидна.
Что касается способов уничтожения различных глубоко укоренившихся идей, то их существует немало.
Но самый лучший из них, пожалуй, — это метод уравновешивания. Приучите себя находить противоположность всякой мысли, возникающей в вашем уме. В общении с другими людьми всегда противоречьте собеседнику. Рассматривайте его доводы; но, сколь бы глубокое одобрение они у вас ни вызывали, выдвигайте контраргумент.
Это надо делать беспристрастно: чем более вы убеждены, что та или иная точка зрения верна, тем решительнее следует искать доказательства ее ошибочности.
Если вы исполните предписанное со всем усердием, то эти точки зрения перестанут вас волновать; и тогда вы сможете отстаивать свою точку зрения со спокойствием учителя — гораздо более убедительным, чем энтузиазм ученика.
Вы потеряете всякий интерес к дискуссиям; политика, этика, религия станут казаться вам пустыми игрушками, и ваша Магическая Воля освободится от этих помех.
В Бирме есть только одно животное, которое люди непременно убивают при встрече, — гадюка Рассела. «Или ты ее убьешь, или она — тебя», — говорят они, и все сводится к тому, кто заметит другого первым.
Точно так же следует обходиться с любой идеей, кроме одной-единственной Идеи — Той Самой. Убив змею, можно использовать ее кожу, но до тех пор, пока она жива и свободна, вы — в опасности.
И, как это ни прискорбно, идея эго — самая настоящая змея! — способна принимать несметное множество форм, облаченных в поистине роскошные одеяния. Сатана, как говорится, способен предстать в обличье ангела света [22].
Нет ничего ужаснее, чем столкнуться с таким испытанием под бременем магической клятвы. Обычному человеку не понять искушения святых. От близкого знакомства с идеями наподобие тех, что терзали святого Патрика или святого Антония, обычный человек угодил бы в сумасшедший дом.
Чем крепче вы сжимаете эту змею (которая до тех пор дремала на солнышке и казалась довольно безобидной), тем яростней она извивается; и важно не забывать, что ваша хватка должна, соответственно, становиться еще крепче, а иначе змея вырвется на свободу и ужалит вас.
Стоит запретить ребенку что-либо делать (неважно, что именно), он тотчас же захочет сделать именно это, хотя без вашего запрета ему, возможно, это и в голову бы не пришло. Точно так же и со святым. В каждом человеке дремлют те или иные склонности; о большей части из них мы и не догадываемся и можем оставаться в неведении до конца своих дней — если только наша Магия их не разбудит. Они таятся в засаде. И все их, без исключения, следует разбудить; и все их, без исключения, следует уничтожить. Подписать клятву Послушника — это все равно что разворошить осиное гнездо.
Достаточно лишь четко заявить о своем осознанном устремлении, и враг уже тут как тут.
Кажется, что выдержать этот чудовищный год послушничества — просто не в человеческих силах. И это при том, что от соискателя не требуется ничего сложного — фактически, почти ничего вообще. Однако же, по опыту, впечатление такое, что человека оторвали от родного очага и бросили посреди штормовой Атлантики. На самом деле, не исключено, что задача оказывается сложной именно в силу своей крайней простоты.
Послушник должен держаться за свое устремление, подтверждая его вновь и вновь, пусть даже из последних сил.
Возможно, он уже почти потерял его из виду; возможно, оно лишилось для него всякого смысла; возможно, он повторяет его чисто механически, носясь по воле ветра и волн.
Но если он все-таки его удержит, испытание будет пройдено.
И как только оно будет пройдено, послушник вновь увидит все в настоящем свете; он поймет, что все, казавшееся столь реальным, было лишь иллюзией, и укрепится перед лицом новых испытаний, ожидающих его впереди.
Но, воистину, горе тому, у кого не достанет выдержки! Сколько бы он ни твердил: «Мне не нравится Атлантика, хочу домой», — это ему не поможет.
Для того, кто сделал хоть один шаг на пути, назад возврата нет. Вспомните строки из браунинговского «Чайльд-Роланда»:
Но — к цели! Оказался вскоре я На пустоши, бурьяна полной злого. Смотрю назад — дорога и поля. Здесь — мертвая бесплодная земля До горизонта утомляет взгляд. Идти вперед — нет для меня иного! [23]
И это справедливо для всех. Оговорка, гласящая, что Послушник при желании может отречься от своей клятвы, в действительности предназначена лишь для тех, кто клянется чисто формально.
Подлинную Магическую Клятву нарушить нельзя: даже если вам кажется, что это возможно, на самом деле она нерушима.
И в этом — достоинство подлинной Магической Клятвы.
Сколько бы вы ни ходили кругами, рано или поздно вы все равно достигнете цели; а все ваши попытки нарушить клятву лишь навлекут на вас несчастья самого ужасного свойства.
Следует раз и навсегда усвоить, что такова природа вещей, и ни один человек, сколь бы могуществен он ни был и сколь бы высоко ни поднялся, не изменит ее своей волей: вся его сила, вся мощь его великой клятвы не одолеет даже самой слабенькой клятвы самого заурядного новичка.
Любая попытка противостоять Магической Воле другого человека была бы злодеянием, не будь она сущей бессмыслицей.
Пытаться воздвигнуть Волю можно тогда, когда еще нет ничего, кроме хаоса прихотей; но как только воцарился порядок, он становится свят. Как говорит Блейк, «все живое священно» [24]; а потому священнейшая из задач — сотворение жизни. Творцу не так уж важно, что именно он создает: во вселенной хватит места и для паука, и для мухи.
Материалы, из которых будет слеплен бог, выбираются из мусорной кучи Хоронзона!
Такова высшая суть Мистерии Искупления; и таков же, быть может, истинный смысл существования (если можно считать это существованием) формы, или, если угодно, Эго.
Поразительно, что этот закономерный возглас — «Я есмь я!» — исходит именно от того, кто никоим не образом не является «я».
И только тот Учитель, чья Воля была столь могущественна, что от легчайшего ее изъявления глухие обретали слух, а немые — голос, прокаженные очищались, а мертвые вставали из могил, — только Он и никто иной был способен на вершине своей смертной муки воскликнуть: «Не моя Воля, но Твоя да будет!» [25].
«Слово Божье живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого» [1].
Если Жезл — это Хокма, Воля, «Отец», а Чаша — Понимание, «Мать», Бина, то Магический Меч — это Разум, «Сын», шесть сефирот Руаха [2]; Пантакль же, как мы увидим далее, соответствует Малкут, «Дочери».
Магический Меч — это аналитические способности; обращенный против всякого демона, он разрушает все сложное в нем.
Только простое может устоять против меча. Поскольку мы пребываем ниже Бездны, для нас это орудие сугубо разрушительное: под его влиянием Сатана разделяется в самом себе.
Важным орудием Меч становится только в низших, чисто человеческих формах магии. Вполне можно было бы обходиться кинжалом. Но, как правило, разум для человека слишком значим и ценен, так что меч оказывается самым большим из его орудий; счастлив тот, кому достаточно кинжала!
Рукоять Меча должна быть медной.
Гарда составлена из двух полумесяцев — растущей и стареющей Луны, расположенных спина к спине. Сферы, помещенные между ними, образуют равносторонний треугольник со сферической головкой эфеса.
Лезвие — прямое, сужающееся к концу, и остро отточенное по краям с обеих сторон, по всей длине, вплоть до гарды. Его следует изготовить из стали, чтобы уравновесить рукоять, поскольку сталь — это металл Марса, тогда как медь — металл Венеры.
Две эти планеты означают мужчину и женщину — и, таким образом, служат отражениями Жезла и Чаши, хотя и на гораздо более низком плане.
Рукоять соответствует Венере, поскольку движущая сила этого беспощадного анализа — Любовь; в противном случае Меч был бы орудием Черной Магии.
Головка эфеса Меча располагается в Даат, гарда простирается между Хесед и Гебурой, а острие достигает Малкут.
Некоторые маги делают три сферы из свинца, олова и золота соответственно, полумесяцы — из серебра, а в рукоять добавляют ртуть, так что Меч в результате заключает в себе символы всех семи планет. Однако это лишь пустые измышления и жеманство.
«Все, взявшие меч, мечом погибнут» [3], — это не мистическая угроза, но мистическое обещание. Разрушить необходимо всё сложное в нас самих.
Вот еще притча: Петр, Камень Философов [4], отсекает ухо Малху, рабу первосвященника [5] (ухо — орган, соответствующий Духу [6]). В ходе анализа необходимо отделить от Малкут ее духовную часть при помощи философского камня, а затем Христос, Помазанник, снова восстановит все в целости. «Solve et coagula!» [7].
Примечательно, что это происходит во время ареста Христа (а Христос есть сын, Руах), незадолго до его распятия.
Крест Распятия состоит из шести квадратов, будучи разверткой куба, а куб — это и есть философский камень.
В медитации откроется множество тайн, заключенных в этом символе. Меч или Кинжал соответствуют воздуху — вездесущему, всепроникающему, но неустойчивому: это не тонкий феномен, как огонь, не химическое соединение, как вода, но всего лишь смесь газов [8].
Начинающему ученику не обойтись без Меча, и все же это грубое орудие. Его задача — не подпускать врагов или прокладывать себе дорогу сквозь их ряды. Владеть мечом необходимо, чтобы войти во дворец, однако на брачном пиру он будет неуместен.
Можно сказать, что Пантакль — это хлеб жизни, а Меч — нож, которым его нарезают. Человек не может жить без идей, однако к идеям необходимо относиться критически.
Также Меч служит для того, чтобы вселять ужас в демонов и подчинять их. Эго должно оставаться Владыкой всех впечатлений. Нельзя допустить, чтобы демон разорвал круг; нельзя допустить, чтобы какая-либо идея овладела вами безраздельно.
Нетрудно заметить, сколь примитивны и обманчивы все эти указания — однако для начинающих они решительно необходимы.
При общении с демонами острие Меча всегда должно быть направлено вниз. Использовать его для призывания, как учат некоторые школы магии, не следует.
Меч, обращенный острием в направлении Венца, перестает быть мечом. Разделить Венец невозможно. Так что поднимать Меч не следует ни при каких обстоятельствах.
Но, тем не менее, Меч можно держать направленным вертикально вверх, крепко обхватив его рукоять обеими руками: так он становится символом мысли, слившейся воедино с нераздельным устремлением и пламенеющей, как огонь. Этот огонь есть Шин, Руах Элохим, а не просто Руах Адам, — божественное, а не человеческое сознание.
Маг не может овладеть Мечом, пока на голове его нет Венца.
Те Маги, которые попытались сделать Меч своим единственным или хотя бы просто главным орудием, сами себя уничтожили — разрушив не соединение, но разделенные части [9].
Слабость побеждает силу [10].
Самые стабильные государственные образования за всю историю человечества удалось создать Китаю, где в основу взаимодействия между членами общества была положена учтивость [11], и Индии, которой хватило сил поглотить всех своих многочисленных завоевателей [12].
За минувшее столетие меч стал великим оружием. Не осталось такой идеи, которая не подверглась бы атаке мыслителей и смогла бы устоять перед ними. И ныне цивилизация рассыпается на части.
Рухнули все устои. Вся государственная деятельность свелась к сугубому практицизму или оппортунизму. Даже подлинность связи между Матерью и Ребенком, даже подлинность различий между Мужчиной и Женщиной — и те поставлены под сомнение.
Разум человека в отчаянии перед надвигающимся безумием, которым грозит ему распад этих четких и связных образов, пытается заместить их идеалами — каковым лишь в силу своей неопределенности удается уцелеть и не погибнуть, едва родившись.
Волю Короля можно было, по крайней мере, точно выяснить в любой момент; но никто еще не изобрел способа точно выяснить волю народа.
Любое осознанное волевое действие сталкивается с неодолимыми преградами; ход событий свелся к чистому движению по инерции.
Прежде чем Маг возьмет в руки Меч, он должен принять все это к сведению. Ему необходимо понять, что Руах — этот комплекс из шести сефирот, не образующих жесткого соединения, но объединенных лишь за счет своей связи с человеческой волей в Тиферет — должен быть разделен на части.
Чтобы преодолеть ум, прежде следует разрушить его и погрузить в своего рода безумие.
«Вымыслы ненавижу» [13], — сказал Давид.
«Все, о чем можно помыслить, не является истиной», — говорят индусы.
«Плотские помышления — вражда против Бога» [14], — сказал Павел.
И всякий, кто займется медитацией и посвятит ей хотя бы час, скоро сам увидит, как этот порывистый бесцельный ветер колеблет и задувает его пламя. «Ветер дышит, где хочет». А обычный человек — легче соломинки [15].
Некоторые предполагают, что между Дыханием и Разумом существует лишь чисто этимологическая связь. Но в действительности между ними существует более глубокое родство [16].
Так или иначе, связь между дыхательной и мыслительной функциями несомненна. Ученик удостоверится в этом, практикуя пранаяму. Благодаря этим упражнениям часть мыслей блокируется, а те, которым все-таки удается проникнуть в сознание, движутся медленнее обычного, так что сознанию хватает времени убедиться в их ложности и уничтожить их.
На лезвии Магического Меча выгравировано имя АГЛА — нотарикон [17] фразы «Ате Гибор Леолам Адонаи» — «Твоя сила во веки веков, о Господи!».
Кислота, способная протравить сталь, — купоросное масло [18]. Vitrtiol [19] — это нотарикон фразы «Visita Interiora Terrae Rectificando Invenies Occultum Lapidem» [20]. Иначе говоря: исследуя все сущее и приводя все в гармонию и соразмерность, ты отыщешь тайный камень, тот самый вышеупомянутый камень философов, который превращает всё в золото. Это масло, способное разъедать сталь Меча, — то самое, о котором сказано в «Книге 65» [«Книге Сердца, опоясанного Змеем»], I, 16: «Как кислота въедается в сталь <…> так я — в Дух Человеческий». Смотрите, как тесно переплетены между собой все эти символы!
Центр Руаха — сердце, а потому Меч Руаха должен пронзить самое сердце Мага.
Но это — задача более отдаленная, та, о которой сказано в «Книге 7» [«Книге Лазурита»], V, 47: «Будет ожидать он меча Возлюбленного и для первого удара обнажит горло свое». В области горла располагается Даат — престол Руаха. Даат есть знание.
Когда в конце концов уничтожается само знание, открываются врата Города Пирамид [21].
Кроме того, в «Книге 220» [«Книге Закона»], III, 11 сказано: «Да будет женщина препоясана мечом предо мной». Однако в этих словах заключено предписание вооружить ведану самджней [22] — преодолеть эмоции ясностью восприятия.
Кроме того, в «Книге 65», V, 14 упоминается Меч Адонаи, «имеющий четыре лезвия: лезвие Молнии, лезвие Столпа, лезвие Змея и лезвие Фаллоса».
Однако этот Меч не для обычного Мага. Ибо это — тот пламенный Меч обращающийся, что стережет врата Эдема [23], и в Мече том сокрыты Жезл и Чаша; так что сущность Мага, испепеленная Молнией и отравленная ядом Змея, все же сохраняет в себе органы, соединение которых есть верховное таинство.
С пришествием Адонаи индивидуум разрушается в обоих смыслах этого слова. Он разбивается на тысячу кусков и, в то же время, растворяется в простоте [24].
Об этом же говорит святой Павел в своем Послание к общине в Фессалониках: «Потому что Сам Господь при возвещении, при голосе Архангела и трубе Божьей, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем» [25].
Примитивное истолкование этого стиха как пророчества о «втором пришествии» не представляет для нас интереса; однако каждое слово его заслуживает глубокого осмысления.
«Господь» здесь — это Адонаи, что по-еврейски означает «Господь мой»; Он «сходит с неба» — из горнего Эдема, сахасрара-чакры в человеке, — с «возвещением», с «голосом» и с «трубой»; это вновь символы воздуха, поскольку именно воздух — проводник звука. Под этими звуками подразумевается то, что слышит Адепт в миг экстаза.
Точнее всего это изображено на карте Таро «Ангел», соответствующей букве Шин — букве Духа и Дыхания.
При сошествии Адонаи весь ум человека распадается на части и тотчас же растворяется в слиянии с Ним.
«На воздухе» — вновь Руах.
Обратите внимание, что этимологически [сигма-эпсилон-ню] «вместе с» [«в сретение (Господу)»], — это санскритское Sam, а еврейское ADNI [Адонаи, Господь] — санскритское ADHI [26].
Таким образом, выражение «в сретение Господу» идентично слову «самадхи» (санскритскому названию этого самого явления, описанного святым Павлом, — этого слияния эго и не-эго, субъекта и объекта, этой химической свадьбы), и, следовательно, равнозначно символике Розы и Креста, рассмотренной под несколько иным углом [27].
А поскольку сочетаться браком могут только единица и единица, очевидно, что для вступления в подобный союз идея должна быть простой.
Поэтому каждую идею следует расчленить Мечом. И по этой же причине в сознании медитирующего человека должна присутствовать лишь одна-единственная мысль.
Далее можно перейти к вопросу о том, как при помощи Меча очистить восприятие от эмоций.
Предназначение Чаши заключалось в том, чтобы истолковать восприятие через склонности; Меч же освобождает восприятие из паутины эмоций.
Восприятия сами по себе бессмысленны; но эмоции хуже, поскольку они заставляют свою жертву считать их истинными и значимыми.
Каждая эмоция — это своего рода одержимость; ужаснейшее из кощунств — приписывать какие-либо эмоции Богу в макрокосме или чистой душе в микрокосме.
Как можно «привести в движение» нечто самосущее и совершенное? Даже «вращение вокруг точки есть зло» [28]. Если же сама точка придет в движение, она перестанет существовать, ибо единственный атрибут точки — ее местоположение.
Поэтому маг должен добиться в данном отношении полной свободы.
Демоны постоянно пытаются устрашить или изумить мага, внушить ему отвращение или влечение. Всему этому он должен противопоставлять Сталь Меча. Если он уже избавился от идеи эго, эта задача будет сравнительно легкой, но если нет — почти неразрешимой. В «Дхаммападе» сказано:
«“Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня”. У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается» [29].
И эта ненависть — та самая мысль, что препятствует любви, апофеоз которой есть самадхи.
Но молодому магу еще не под силу практиковать привязанность к отвратительному; сперва пусть научится безразличию. Пусть он старается рассматривать любые факты просто как факты — так, как если бы они были историческими. Пусть избегает надуманного истолкования фактов. Пусть не ставит себя на место людей, к которым имеют отношение данные факты, а если ставит, то лишь для того, чтобы изучить и понять их.
Сочувствие [30], негодование, хвала и хула не подобают наблюдателю.
Вопрос о количестве и качестве света, который дают свечи из навощенных христиан, до сих пор остается неизученным.
Кто знает, какая часть тела среднего миссионера предпочтительнее для гурманов? Мы можем только предполагать, что на вкус католик лучше пресвитерианина.
Однако, когда доходит до дела, только подобные вопросы и оказываются хоть сколько-нибудь значимыми.
Нерон не задумывался, что будут говорить о нем в отдаленном потомстве; и трудно представить себе каннибала, рассчитывающего, что какие-нибудь богобоязненные старушки, вдохновившись рассказами о его подвигах, добровольно пополнят запасы в его кладовой.
Очень немногие люди «видели» бой быков по-настоящему. Одни зрители ищут волнующих переживаний, другие — того извращенного возбуждения, которое вызывает подлинный или притворный страх. И лишь очень немногие отдают себе отчет в том, что свежая кровь, сверкающая под лучами солнца, — это, пожалуй, самый красивый цвет из всех, какие можно встретить в природе.
Общеизвестный факт, что получить достоверное описание происходящего на спиритическом сеансе практически невозможно: эмоции затуманивают восприятие.
Надежда на правдивый отчет о событиях возникает только в абсолютном спокойствии лаборатории, где наблюдатель готов беспристрастно принять все, что бы ни случилось, и заботится лишь о том, чтобы точно проследить за происходящим и провести все необходимые измерения при помощи инструментов, не способных на эмоциональные переживания. Даже простейшие физиологические основы эмоций — ощущения наслаждения и боли — неизбежно ведут наблюдателя к ошибкам, даже будучи не настолько сильными, чтобы взбудоражить ум.
Опустите одну руку в горячую воду, а другую — в холодную. Затем погрузите обе руки в теплую воду. Одна рука скажет «горячо», а другая — «холодно».
И даже сами измерительные инструменты в силу чисто физических процессов, которым они подвержены, — таких как расширение и сжатие (своего рода корни наслаждения и боли), — становятся причиной погрешностей.
Претерпевая плавку при изготовлении термометра, стекло испытывает такое возбуждение, что высота ртутного столба продолжает колебаться в нем год за годом, еще лет тридцать, а то и больше; что же, в таком случае, можно сказать о разуме — материале неизмеримо более податливом! Нет такой эмоции, которая не оставила бы на нем своей отметины, а каждая подобная отметина означает изъян. Надежда и страх — это лишь две противоположные фазы единой эмоции; обе они несовместимы с чистотой души. Иное дело страсти: они суть производные собственной воли человека. Их следует не подавлять, а дисциплинировать. Но эмоции возникают под воздействием извне. Каждая эмоция — это вторжение в магический круг.
В «Дхаммападе» говорится:
«Как дом с плохой крышей беззащитен перед ветром и дождем, так в легкомысленный ум без труда проникает страсть. Как дом с хорошей крышей защищен от ярости дождя и ветра, так в упорядоченный ум не может проникнуть страсть» [31].
Пусть же ученик наблюдает за теми предметами, которые обычно вызывают у него эмоции; и, тщательно описав увиденное, проверяет его с помощью человека, привычного к подобным зрелищам.
Плодотворные объекты наблюдения для новичка — хирургические операции и танцующие девушки.
Читая эмоциональные книги, наподобие тех, которые навязывают детям, пусть ученик старается взглянуть на каждое событие с точки зрения, противоположной авторской. Но не следует при этом уподобляться тому частично раскрепощенному ребенку, который при виде картинки Колизея, посетовал, что «одному бедному львенку не досталось ни одного христианина». Подобное допустимо лишь на первых порах. Недоброжелательная критика — это лишь первый шаг, и останавливаться на нем не следует.
Насочувствовавшись вдосталь и христианам, и львам, пусть ученик откроет глаза на то, чего до сих пор не мог разглядеть из-за сочувствия, — на то, что картинка отвратительна и по замыслу, и по композиции, и по графике, и по раскраске (скорее всего, именно так и будет).
Затем пусть займется изучением тех мастеров искусства или науки, которые умели наблюдать с ясным умом, не окрашенным никакими эмоциями.
Пусть учится распознавать идеализации, критиковать и вносить поправки.
Пусть осознает лживость Рафаэля, Ватто, Лейтона и Бугеро; пусть оценит правдивость Иоанна [?], Рембрандта, Тициана и О’Конора [32].
К подобным же выводам он придет, проведя аналогичные исследования в области литературы или философии.
Но прежде всего необходимо анализировать собственные эмоции, ибо, не преодолев их, о других людях судить невозможно.
Для анализа такого рода существуют различные способы; один из них — материалистический. Например, если ученик испытывает подавленность из-за неприятного сна, пусть объяснит себе: «Этот кошмар — всего лишь застой крови в мозге».
Строгий способ подобного анализа — медитация Махасатипаттханы [31], однако в дополнение к ней ученик должен постоянно стараться оценивать все события в истинном свете.
С особым вниманием следует принимать в расчет их относительность.
Ваша зубная боль не мешает никому за пределами очень узкого круга. Наводнение в Китае для вас — не более, чем пара строк в газете. Гибель всей Земли не имела бы ни малейшего значения для обитателей Сириуса. Скорее всего, даже тамошние астрономы не заметили бы столь пустячного происшествия.
А теперь, приняв к сведению, что сам Сириус — это, насколько вам известно, всего лишь одна, и притом далеко не самая важная, из множества идей, содержащихся в вашем уме, скажите на милость, с какой стати этот ум должен обращать внимание на вашу зубную боль? Развить это утверждение без тавтологии невозможно, поскольку оно очень простое; но именно потому, что оно очень простое, его следует настоятельно подчеркнуть. Гав! Гав! Гав! Гав! Гав!
Особое значение данная тема приобретает в связи с вопросами этики: многие не видят для себя возможности оценить достоинства какого бы то ни было поступка, не привлекая целый ряд соображений, в действительности не имеющих к нему ни малейшего отношения.
Ученые, чья компетентность не вызывает сомнений, привнесли в свой перевод Библии массу неточностей — лишь потому, что были вынуждены принимать в расчет современную теологию. Самый яркий тому пример — «Песнь Песней» Соломона, типичный образец восточной эротической поэзии. Но признать упомянутый факт означало лишить эту книгу права на канонизацию, а потому переводчикам пришлось представить ее как чисто символическое произведение.
Они постарались облагородить все непристойные выражения, но даже им не достало дерзости, чтобы в полной мере справиться с этой задачей.
Нечестность такого рода достигает высшей степени в цензурировании классической литературы. «Библия — это Слово Божье, записанное святыми людьми по вдохновению от Духа Святого. Но мы вправе вычеркнуть те места, которые нам представляются неподобающими». «Шекспир — наш величайший поэт… но до чего же он отвратителен!». «Стихи Шелли не имеют себе равных, но нам следует делать вид, что он не был атеистом».
Одни переводчики, не способные стерпеть, что китайские язычники используют слово «Шан-Ди» [34], делают вид, будто оно означает вовсе не Бога, а нечто иное. Другие, вынужденные признать, что оно все же означает именно Бога, объявляют существование данного термина указанием на то, что «Бог не лишил свидетельства о себе даже этот народ, глубже всех погрязший в идолопоклонничестве. Китайцы чудесным образом были вынуждены употреблять это слово, не понимая его истинного значения». А все дело в том, что этим переводчикам присуще эмоциональное убеждение, будто они лучше китайцев.
Самый потрясающий пример подобного явления обнаруживается в истории исследований буддизма.
Первые ученые, начавшие разрабатывать эту тему, были просто не в состоянии понять, что буддийский канон отрицает существование души и считает эго иллюзией, которую порождает особая функция нездорового ума; им даже в голову не приходило, что цель буддиста, нирвана, может в чем-то отличаться от их собственной цели, Царства Небесного, — и это несмотря на безупречную простоту языка таких источников, как, например, беседы между архатом Нагасеной и царем Милиндой [35]; попытки этих ученых втиснуть текст в рамки своих предубеждений навсегда останутся в ряду великих глупостей, до которых, бывало, опускались мудрецы.
Точно так же у благовоспитанного христианина не укладывается в голове, что Иисус Христос ел руками.
А поборник трезвости воображает, будто вино на свадьбе в Кане было безалкогольным.
Это своего рода силлогизм сумасшедшего:
«Никто из тех, кого я уважаю, этого не делает. Я уважаю Такого-то. Следовательно, Такой-то этого не делает».
Современный моралист впадает в ярость, когда ему указывают на тот факт, что практически все великие люди в истории человечества были чудовищно и возмутительно аморальны.
Но довольно! Закроем эту тягостную тему.
До тех пор, пока мы пытаемся подгонять факты под гипотезы — вместо того чтобы следовать научному методу и, при необходимости, вносить поправки в гипотезы, приводя их в соответствие с фактами, — мы продолжаем барахтаться в трясине лжи.
Церковники же насмехаются над ученым, обладающим подобной широтой взглядов и подобной гибкостью. Ибо их золотое правило гласит: «Единожды солгав, на том и стой!».
Если Магическая Чаша — это небесная пища Мага, то Магический Пантакль — это его пища земная.
Схожим образом Жезл был его божественной силой, а Меч — силой человеческой.
Чаша вогнута, дабы воспринимать влияния свыше. Пантакль плосок, как плодородные равнины земли.
Само слово «Пантакль» подразумевает образ Всего Сущего, «omne in parvo» [1]; однако это достигается лишь через магическое преображение Пантакля. Силою нашей Магии мы превратили Меч в символ всего сущего; такую же работу надлежит проделать и с Пантаклем. И то, что было лишь куском обычного хлеба, станет телом Господа!
Жезл — это воля человека, его мудрость, его слово; Чаша — его понимание, сосуд благодати; Меч — его разум; а Пантакль — не что иное, как его тело, храм Святого Духа.
Какова длина этого Храма? От севера до юга. Какова ширина этого Храма? От востока до запада. Какова высота этого Храма? От Бездны до Бездны.
Следовательно, во всей поднебесной не найдется такой вещи, подвижной или недвижной, что не входила бы в этот пантакль, даже если размеры его — всего лишь «восемь дюймов в диаметре и полдюйма в толщину».
Огонь — вовсе не вещество; вода — сочетание элементов; воздух — практически смесь элементов; земля же заключает в себе это все в смеси и в сочетании.
Так же обстоит дело и с Пантаклем, символом земли.
А поскольку Пантакль этот изготовлен из чистого воска, не забывайте, что «все живое священно» [2].
Каждое явление — священное таинство. Нет такого факта и нет такой лжи, которым не нашлось бы места в Пантакле: он — великая сокровищница, из которой черпает Маг.
«В хлебах румяных вкусим мы пищу мира и будем сильны» [3], [4].
В разделе о Чаше было показано, как всякий факт следует сделать значимым, как всякому камню следует отвести подобающее место в мозаике. Горе, если хоть один камень окажется не на своем месте! Но не собрав все камни до единого, не сложишь мозаику вовсе.
Эти камни суть простые впечатления или переживания; ни одно из них не должно быть отвергнуто.
Даже если ты видишь, что это чаша с Ядом, протянутая тебе врагом, — не отказывайся! Выпей ее в твердости духа — и не ты упадешь замертво, а он!
Как мне отвести камбоджийской живописи подобающее место в искусстве, если я, например, никогда не слыхал о Камбодже? Как геологу оценить возраст слоев, залегающих под меловыми пластами, если он не обладает знаниями, не имеющими прямого отношения к геологии, — знаниями об истории животных, из чьих останков сформировались эти меловые отложения?
Здесь перед магом встает огромная проблема. Разумеется, он не в силах объять весь потенциальный опыт. Он, конечно, может утешать себя философскими рассуждениями о том, что пределы Вселенной совпадают с границами того опыта, который у него все же имеется; однако в ранние годы жизни сфера личного опыта расширяется так стремительно, что соблазн поверить в существование иных разновидностей опыта, не входящих в эту сферу, становится слишком силен; а с практической точки зрения маг оказывается на перепутье столь многочисленных дорог познания, что выбрать какую-либо одну из них невероятно сложно.
Небезызвестный осел никак не мог выбрать между двумя кустами чертополоха; насколько же более затруднителен выбор для этого большего — о, несравненно большего! — осла, которого манят к себе две тысячи кустов!
Впрочем, что именно он выберет, по счастью, не так уж важно; желательно лишь остановить свой выбор на тех отраслях знания, которые имеют непосредственное отношение к универсальным задачам.
Следует выбрать не один предмет, а несколько, и предметы эти должны как можно более отличаться по характеру друг от друга. Важно, чтобы среди них оказался какой-нибудь вид спорта, в котором маг будет стремиться достичь вершин, и чтобы спорт этот наилучшим образом подходил для поддержания телесного здоровья.
Следует основательно овладеть классическими языками и литературой, математикой и естественными науками, а также изучить современные языки и познать превратности жизни в достаточной мере, чтобы без затруднений и без опаски путешествовать по всему свету.
Осваивать историю и географию он может по мере необходимости и желания; и что должно интересовать его в любом предмете больше всего, так это его связи с другими предметами, — дабы Пантакль его не пострадал от отсутствия того, что художники называют «композицией».
Сколь бы хорошей памятью он ни обладал, он обнаружит, что на одно впечатление, сохраняющееся хотя бы в течение дня, приходятся десятки тысяч других, ускользающих без следа. Залог совершенства памяти — мудрый выбор того, что следует удержать в ней.
Наилучшая память выбирает и судит таким образом, что в ней не остается практически ничего, не связанного с генеральным планом разума.
В каждом Пантакле будут заключаться первичные идеи круга и креста, хотя некоторые предпочтут заменить крест точкой, тау-крестом и треугольником. Иногда вместо круга используется Vesica Pisces или же круг образует [свернувшаяся кольцом] змея. Иногда в Пантакле бывают представлены время и пространство, идея причинности, а также три стадии развития философии, на которых объектами изучения становились соответственно Природа, Бог и Человек.
Иногда представлена также двойственность сознания; может фигурировать и само Древо Жизни или его подразделения. Желательно добавить какую-либо эмблему Великого Делания. Но в любом случае Пантакль останется несовершенным, если каждая идея не будет уравновешена своей противоположностью и если каждая такая пара идей не будет связана должным образом со всеми остальными парами.
Лучше, если первые наброски своего Пантакля Неофит сделает достаточно большими и сложными, а затем будет постепенно упрощать его, но не столько методом исключения, сколько путем объединения — примерно так, как зоолог, выделив четыре вида больших обезьян и человека, объединяет их затем в единую категорию «приматов».
Но заходить слишком далеко в упрощениях не стоит, ибо предельным символом является бесконечность. А поскольку окончательное разрешение противоположностей еще не достигнуто, изображать его символ не следует.
Если бы кто-либо добился доступа к V.V.V.V.V. [5] и спросил Его мнения о каком-либо предмете, то ответом почти наверняка стало бы глухое молчание; и даже такой ответ был бы не вполне удовлетворительным, поскольку «Дао дэ цзин» указывает, что Дао невозможно выразить ни молчанием, ни словами.
В ходе предварительной работы по сбору материалов идея Эго не столь уж важна: все впечатления суть различные аспекты не-эго, а Эго служит лишь приемником для них. По существу, для хорошо упорядоченного ума не подлежит сомнению, что впечатления реальны и что ум не является «tabula rasa» исключительно потому, что существуют «склонности» или «врожденные идеи», под влиянием которых одни идеи воспринимаются с меньшей, а другие — с большей готовностью [6].
С этими «склонностями» необходимо бороться: на неприятных фактах следует настаивать до тех пор, пока нашему Эго не станет совершенно все равно, чем питаться.
«Как бриллиант сияет красным подле розы и зеленым — рядом с листьями ее, так и ты пребудешь отделенным от Впечатлений» [7].
Эта великая задача — отделить «я» от впечатлений, или «вритти», — представляет собой одно из значений афоризма «solve», соответствующее тому «coagula», что совершается в самадхи. Таким образом, наш Пантакль символизирует все, чем мы являемся, и равнодействующую всего того, чем мы были склонны стать.
В «Дхаммападе» сказано:
«Все, чем мы есть, обусловлено разумом, основано на разуме, из разума сотворено. Кто действует и говорит с нечистым помыслом, за тем несчастье идет по пятам, как колесо повозки — за волом. Все, чем мы есть, обусловлено разумом, основано на разуме, из разума сотворено. Кто действует и говорит с чистым помыслом, за тем следует счастье, как неотступная тень» [8].
Таким образом, Пантакль в определенном смысле тождествен Карме Мага.
Карма человека — это его «гроссбух». Баланс еще не сведен, и человеку неведомо, каков он окажется; более того, он даже не вполне осознает, какие долги ему предстоит выплатить и что, в свою очередь, причитается ему; более того, он не знает, когда именно будет предъявлен счет даже на те выплаты, которые он предвидит.
Если бы на таких условиях пришлось вести дела, вышла бы полная неразбериха, — и в действительности именно такая неразбериха и царит в жизни человека. Пока он корпит денно и нощно над какими-нибудь незначительными мелочами, некая исполинская сила, быть может, уже приближается «pede claudo» [9], чтобы сразить его.
Обычный человек способен прочесть далеко не все статьи из этого «гроссбуха»; способ их чтения описан в одном важном наставлении А.’. А.’. — «Книге 913», или «Тишарб».
Далее, примите к сведению, что Карма — это все, чем владеет человек, и все, чем он является. Его конечная цель — полностью избавиться от этого всего, когда настанет срок принести свое Я в жертву Возлюбленному [10]; но в начале своего пути маг — еще не Я, а всего лишь груда мусора, из которого предстоит выстроить это Я. Чтобы уничтожить магические орудия, сначала необходимо их изготовить.
Многие из тех, от кого трудно было ожидать подобной путаницы, в том числе и сам Будда, смешивали эту концепцию Кармы с поэтическими идеями справедливости и воздаяния.
Известно предание об одном из архатов Будды, который, будучи слепым, невольно передавил при ходьбе множество насекомых. (Убийство для буддистов — самое ужасное преступление.) Другие архаты вопросили, за что его постигла такая участь, и Будда поведал им длинную небылицу о том, как в прошлом воплощении их брат злоумышленно лишил зрения некую женщину. Но это просто сказка, жупел, пригодный лишь пугать детей; и это едва ли не худший из всех способов воспитания молодежи, какие только изобрела людская глупость.
Карма так не работает.
Да и в любом случае, нравоучительные сказки следует сочинять с большой осмотрительностью, а не то они обернутся против тех, кто ими пользуется.
Помните Страсть и Терпение Баньяна [11]? Озорная Страсть играла, сколько ей было угодно, пока не переломала все игрушки, а послушное маленькое Терпение аккуратно откладывало свои игрушки в сторону. Но Баньян забыл упомянуть, что к тому времени, когда Страсть переломала все игрушки, она успела перерасти всякую нужду в них.
Карма работает отнюдь не по принципу «око за око». «Око за око» — это, в своем роде, правосудие дикаря, а наши человеческие представления о правосудии совершенно чужды уставу Вселенной.
Карма — это Закон Причины и Следствия. В ее действии нет никакой соразмерности. Невозможно предсказать, что повлечет за собой та или иная случайность; а вся Вселенная — это и есть одна грандиозная случайность.
Мы можем хоть тысячу раз ходить к знакомым на чай безо всяких происшествий, но на тысяча первый встретим по дороге кого-нибудь, кто раз и навсегда изменит все течение нашей жизни.
Каждое впечатление, воспринятое нашим разумом, — это, в определенном смысле, равнодействующая всех сил, влиявших на нас в прошлом; ни одна мелочь не проходит бесследно, не приняв хоть какого-нибудь участия в формировании нашего характера. Но этот принцип не имеет ничего общего с грубым возмездием. Можно за какой-нибудь час истребить сотню тысяч вшей, как однажды довелось Брату P[erdurabo] у подножья ледника Балторо [12]. Было бы нелепо предполагать по примеру теософов, что за это его теперь сто тысяч раз убьет вошь.
Мелкие статьи расхода и прихода проходят отдельно от гроссбуха Кармы, и совокупный оборот по этим мелким статьям значительно больше, чем по сделкам, удостаивающимся гроссбуха.
Объевшись лососиной, мы заработаем несварение и, по всей вероятности, ночные кошмары. Но было бы глупо утверждать, что за это нас когда-нибудь съест лосось и мы не пойдем ему впрок.
С другой стороны, мы постоянно терпим ужасные наказания за поступки, которые вовсе нельзя назвать преступлениями. Даже своими добродетелями мы подчас навлекаем на себя кару оскорбленной природы.
Карма растет лишь на том материале, который годится ей в пищу; и чтобы вырастить Карму надлежащим образом, необходимо держать ее на строжайшей диете.
В жизни большинства людей дело обстоит так, что действия их аннулируют друг друга: каждое приложенное усилие тотчас же уравновешивается леностью. Эрот уступает место Антэроту [13].
На тысячу человек не найдется и одного, кто хотя бы для вида попытался вырваться из обыденности животной жизни.
Рождение — страдание.
Жизнь — страдание.
Старость, болезнь и смерть — страдание [14].
Но величайшее из всех несчастий — перерождение.
«О, сколь горестно! рожденье вновь и вновь!» — как сказал Будда [15].
Каждый день человек делает понемножку того и понемножку сего; через ум его проходят то добрые мысли, то недобрые; но в действительности он ровным счетом ничего не совершает. К концу дня тело и ум изменяются, изменяются безвозвратно. Но какой «смысл» во всех подобных переменах?
Много ли найдется людей, способных оглянуться в прошлое, на много лет назад, и сказать, что они по-настоящему продвинулись в каком-либо определенном направлении? А тех, у кого это продвижение проходило разумно и в согласии с осознанной волей, — и того меньше! Мертвый груз изначальной обусловленности, с которой мы родились, перевешивает с лихвой все наши усилия. Неосознанные влияния несравненно сильнее всех тех, которые мы хоть как-нибудь осознаём. Вот она, «плотность» нашего Пантакля, — Карма нашей Земли, со скоростью в тысячу миль в час непрестанно кружащей нас вокруг своей оси, хотим мы того или нет. А тысяча — это Алеф, заглавная Алеф, микрокосм всепроницающего воздуха, Дурак колоды Таро, бесцельность и фатальность всего сущего!
Вот поэтому-то «вылепить» и «обработать» этот грузный Пантакль очень непросто.
Мы можем вырезать на нем знаки кинжалом, однако едва ли участь их будет завиднее той, что выпала на долю изваяния Озимандии, Царя Царей, в песках бескрайней пустыни [16].
Мы чертим символ на льду; поутру его сотрут следы чьих-нибудь коньков; символ этот — не более чем царапины на поверхности ледяной толщи, да и сам лед неизбежно растает под лучами солнца. Воистину работа над Пантаклем может ввергнуть мага в отчаяние! Исходный материал есть у всех, и у каждого он не хуже, чем у прочих; но вылепить из него этот Пантакль с какой бы то ни было желанной целью, или хотя бы целью, доступной пониманию, или, на худой конец, просто какой-нибудь известной целью, — «Hoc opus, Hic labor est» [17]. Это и впрямь великий труд, равнозначный подъему из недр Аверна [18] до самых небес.
Чтобы свершить этот труд, прежде всего необходимо изучить свои склонности и проявить волю к развитию одних из них и к уничтожению других. В конечном счете уничтожению подлежат все составляющие Пантакля, однако некоторые из них непосредственно помогают нам подняться на такую высоту, на которой эта задача становится выполнимой; и среди всех этих составляющих нет ни одной, которая не могла бы время от времени приносить пользу.
А потому — будьте осмотрительны! Выбирайте! Выбирайте! Выбирайте!
Пантакль — неисчерпаемая кладовая; в ней всегда находится то, в чем у нас возникает нужда. Время от времени мы проветриваем ее, вытираем пыль и раскладываем средство от моли, но, как правило, времени на что-то большее нам не хватает.
Помните, что в путешествии с земли до звезд обременять себя слишком тяжелым багажом не следует. В конструкцию нашего аппарата не должно входить ничего, кроме частей, необходимых для его работы.
Верно, что наш Пантакль состоит сплошь из обманов, однако степень фальшивости этих обманов различна: одни каким-то оказываются более, а другие — менее ложными.
Вся Вселенная — иллюзия, однако избавиться от этой иллюзии нелегко. В сравнении с большинством вещей она истинна. Но девяносто девять из ста впечатлений ложны даже по сравнению с явлениями, принадлежащими к тому же плану, что и они сами.
Эти различия должны быть глубоко врезаны в поверхность Пантакля Священным Кинжалом.
Геката, gialla, мне лично удобнее всего будет завтра в 23:00 по московскому, но могу попробовать и завтра в 22:00, только не уверен, что найду время...Свет ослепляет, тьма открывает глаза.
