Мэри Лэм, будущая убийца и автор детских книг, родилась 2 декабря 1764 года в семье простых английских слуг. Ее отец Джон Лэм прислуживал богатому адвокату-барристеру Сэмюэлу Солту, проживавшему в Иннер-Темпл (Лондон).
В этом комплексе зданий располагался один из четырех «судебных иннов», т. е. юридических корпораций. Район Темпл, охватывавший все четыре «инна», был центром английского судопроизводства. Здесь селились адвокаты, здесь же они обучались юриспруденции, вершили дела, советовались с коллегами и обедали в парадном зале. Присутствие на обедах было частью обучения юристов, поэтому к трапезам подходили со всей серьезностью. Обеденный зал в Иннер-Темпл некогда был трапезной тамплиеров и в XVIII веке все еще поражал своим величием, хотя на самом деле был уже изрядно обветшавшим. В свободное от основных занятий время Джон Лэм подрабатывал официантом на обедах и, облачившись в старомодное черное одеяние, носил по залу блюда с ростбифом и фазанами.
Элизабет Лэм, мать Мэри, была дочерью экономки, и вся ее жизнь тоже прошла в услужении.
Лэмам нравилось работать на мистера Солта, который от щедрот своих выделил им целых две комнаты в подвале. В этих апартаментах, где также хранилась хозяйская коллекция вин, родилась Мэри, а также два ее брата, старший Джон и младший Чарльз. Кроме них, у Лэмов было еще четверо детей, но те умерли в младенчестве – обычная статистика для XVIII века. Вместе с Лэмами проживала тетушка Хэтти, золовка Элизабет, на протяжении долгих лет отравлявшая ей жизнь своими придирками и закидонами старой девы. Неудивительно, что утраты и скандалы ожесточили Элизабет Лэм. Свою любовь она распределяла неравномерно, баловала любимца Джона и с прохладцей относилась к Мэри.
Когда в 1775 году родился Чарльз, 12-летняя Мэри заменила ему мать. Она выхаживала и кормила слабенького, рахитичного мальчика, водила его по улицам Темпла вдоль домов из красного кирпича, вслушивалась в его лепет. Несмотря на разницу в возрасте, Мэри и Чарльз были похожи: оба невысокого роста и темноволосые, с напряженным выражением лица, которое, впрочем, быстро сменялось улыбкой. Правда, глаза у Мэри были карие, а у Чарльза разного цвета – один карий, другой голубой.
Мэри беспокоило будущее Чарльза, который рос нервным мальчиком и сильно заикался. Но стараниями мистера Солта обоих братьев приняли в школу Крайстс Хоспитал, основанную еще в XVI веке. Джону и Чарльзу пришлось сменить свои костюмчики на школьную форму – долгополые сюртуки темно-синего цвета, синие же брюки до колен, желтые чулки и белые ленты на груди, как у священников или юристов. Порядки в школе царили суровые, за провинности учеников безжалостно секли и запирали в карцер, но образование им давали отличное. В школе Чарльз познакомился с Сэмюэлом Кольриджем и Ли Хантом, будущими звездами английской литературы, дружбу с которыми он сохранил на всю жизнь.
В отличие от Чарльза, Мэри никогда не училась в пансионе: ее образование ограничивалось дневной школой по соседству, где ей привили основы чистописания, математики и, конечно, религии. К ее услугам была также библиотека мистера Солта. Замирая от удовольствия, Мэри читала Шекспира, Дефо, Свифта и, конечно, религиозный бестселлер – «Путешествие пилигрима» Джона Буньяна.
То огромное влияние, которое чтение оказывает на детские умы, она позже описала в рассказе «Юная магометанка». После смерти отца Маргарет Грин вместе с матерью переезжает в дом к их благодетельнице. Мать почти не обращает на Маргарет внимания, и заброшенная девочка бродит по дому, пока не попадает в библиотеку. «Если вам не доводилось в одиночестве коротать утро в большой библиотеке, то вам, верно, незнакомо удовольствие снимать книги с полок одну за другой в надежде отыскать среди них что-нибудь увлекательное», – признается Маргарет. Среди «суровых томов» ей попадается книга «Объяснение магометанства», которая так увлекает ее, что английская девочка начинает считать себя мусульманкой. Она опасается, что ее маме, которая ничего не знает об Аллахе, уготована погибель. От страха у Маргарет начинается горячка. В конце концов, недоразумение проясняется, и девочка раскаивается в том, что «поверила в такие небылицы». Но какова сила печатного слова!
Чтение – слишком большая роскошь для девочки, которую родители прочили в камеристки. На библиотеку у нее не стало хватать времени. Пока Чарльз штудировал латынь, его сестра осваивала ремесло портнихи. Дамские наряды в 1780-х были уже не такими массивными и сложными, как десятилетиями ранее, но мода менялась так быстро, что портнихи всегда были при деле. От портнихи требовалось не только искусно шить и следовать последним веяниям моды, но и быть отличным дипломатом – льстить своим заказчицам, терпеливо сносить их придирки. В пьесах XVIII века швей и модисток часто выставляли кокетками, подражавшими своим клиенткам, или даже своднями.
Едва ли эта профессия подходила для застенчивой любительницы чтения, какой была Мэри Лэм, но иного выбора у нее не было. Тем более что в 1792 году обстоятельства семьи кардинально изменились. Скончался хозяин и благодетель мистер Солт. В своем завещании он не забыл верных слуг, но им в любом случае пришлось искать новое жилье. Они сняли квартиру по адресу Литтл-Квин-стрит, 7, прямо над лавкой, торговавшей париками. У мистера Лэма случился инсульт, и он уже не мог рассчитывать на место слуги, а миссис Лэм обезножела из-за артрита. Джон проживал отдельно от родителей и лишь изредка помогал им деньгами, так что обеспечивать семью предстояло Мэри и 17-летнему Чарльзу.
Чарльз устроился клерком в Британскую Ост-Индскую компанию, где проработал 25 лет, вплоть до выхода на пенсию. Мэри брала заказы на дом, но помимо шитья ей предстояло обслуживать троих инвалидов – отца, мать и тетушку – и выполнять всю работу по дому.
У Чарльза была отдушина – общение с друзьями, с которыми он встречался по вечерам и обсуждал литературные новинки. Как раз в те времена зарождалось новое течение в английской литературе – романтизм, вестниками которого стали поэты Кольридж и Вордсворт, добрые друзья Чарльза. Но Мэри могла лишь мечтать о такой свободе. Она была буквально прикована к дому. Если выйти на улицу, так только в церковь или на рынок. Мэри радовалась, когда друзья Чарльза хоть изредка приходили к нему домой и приносили свои стихи. Ее совершенно очаровал Сэмюэл Кольридж, с которым она познакомилась еще до того, как он написал свои величайшие произведения – «Старый мореход», «Кристабель», «Кубла хан».
В молодости Кольридж был отчаянным вольнодумцем и как-то раз даже уговаривал друзей бежать с ним в Америку, чтобы в тамошних лесах основать свою коммуну. Но к Мэри его фантазии не имели никакого отношения. Ее мир был ограничен рулонами шелка и кипящими котелками в очаге.
Казалось, рутине уже не будет конца, но 22 сентября 1796 года жизнь изменилась, окончательно и бесповоротно.
Началось все с того, что Мэри убила свою мать.
* * *
К сентябрю 1796 года миссис Лэм уже не могла себя обслуживать. Она стала капризной и раздражительной, выговаривала дочери за малейшее упущение. Дочь кротко сносила попреки. Как писал Чарльз: «Мэри была лишена малейшей толики эгоизма». По ночам она даже начала спать с матерью в одной постели, чтобы переворачивать ее с боку на бок или подавать ей горшок. К изнурительной работе прибавился недосып. Кто-то посоветовал Мэри взять в дом маленькую служанку, чтобы обучать ее портновскому ремеслу в обмен на ее услуги. Но с появлением девятилетней девочки, на первых порах испуганной и бестолковой, мисс Лэм совсем лишилась покоя. Пользы от служанки было мало, она путалась под ногами и приводила Мэри в исступление.
Первым нервозность сестры заметил Чарльз. Утром 22 сентября он отправился за доктором, который несколько месяцев назад лечил его самого от нервного срыва. Возможно, доктор сумел бы предотвратить трагедию, но в тот день он разминулся с Чарльзом. Лэм отправился обратно в контору, даже не предполагая, каким кошмаром закончится для него этот день.
В три часа дня Мэри, как обычно, взялась готовить ужин – в отличие от знати, ужинавшей поздно, простые лондонцы ужинали рано, а вечером утоляли голод чаем. В открытом очаге жарилась баранина и закипала вода в котелке, на столе лежали приборы и длинный нож для нарезки мяса. Из соседней комнаты мать нетерпеливо вопрошала, когда же все будет готово. Мэри металась от очага к столу. Впопыхах она отдала служанке приказ, и тут что-то произошло. Возможно, девчонка огрызнулась, или же слишком медленно накрывала на стол, или еще чем-то прогневала свою госпожу. В голове у Мэри как будто что-то щелкнуло. Она набросилась на служанку с такой яростью, что та завопила от ужаса и бросилась наутек. Миссис Лэм закричала на дочь. Это что еще такое? Надо держать себя в руках! Но Мэри уже не могла себя контролировать. Схватив нож, она метнулась в гостиную и вонзила его в грудь матери по самую рукоять. Миссис Лэм умерла мгновенно.
Несколькими минутами позже в квартиру ворвался Чарльз. Его глазам предстала чудовищная картина – мать обмякла в кресле, и по ее груди расплывается алое пятно. Лицо отца, скорчившегося у ее ног, тоже кровоточит – Мэри со всей силы ударила его по лбу, когда он пытался ее оттащить. Тетушка Хэтти лежит у стены в глубоком обмороке. А посреди комнаты стоит самая лучшая, самая заботливая сестра на свете – существо кроткое и самоотверженное. Ее взгляд блуждает, рот безобразно искривлен, и она по-прежнему держит нож.
«Боже, Мэри, что же ты натворила?» – вскричал Чарльз, вырывая у нее орудие убийства, но она смотрела на него бессмысленно и, похоже, ничего не понимала. Чарльз был вынужден немедленно отвезти ее в больницу. «Моя любимая и несчастная сестра в порыве безумия стала причиной смерти нашей матери. У меня хватило времени только отнять у нее нож», – написал он в записке Кольриджу.
На следующий день лондонские газеты пестрели заметками о некой мисс, убившей свою родительницу. Для расследования убийства была созвана коллегия присяжных при коронере, но дело даже не стали передавать в суд. Вердикт был очевиден – невменяемость.
* * *
По английским законам, виселица сумасшедшим не грозила. Даже в случаях государственной важности. Так, 2 августа 1786 года перед дворцом Сент-Джеймс на короля было совершено покушение: когда Георг выходил из кареты, пожилая особа попыталась пырнуть его ножом для масла. Нож был тупым, и монарх не пострадал, но несостоявшуюся убийцу все равно задержали. Ею оказалась простая горничная, одержимая идеей, будто король должен выделить ей какую-то собственность. Доктора признали ее сумасшедшей и отправили прямиком в Бедлам.
Учреждений для душевнобольных преступников в Англии XVIII века не существовало. О сумасшедших, покладистых или буйных, должны были заботиться их родные, в крайнем случае – их приход. Вариантов для устройства безумцев было множество, от дорогостоящих частных лечебниц, где им выделяли роскошные апартаменты, до Бедлама, куда принимали бесплатно.
Поразмыслив, Джон Лэм решил сдать сестру именно в Бедлам, с глаз долой и из сердца вон, но Чарльз был с ним не согласен. Бедлам, или Бетлемская королевская больница, пользовался ужасной репутацией. Больница возникла еще в 1330-х в Бишопгейте на месте бывшего монастыря ордена Вифлеемской звезды, а в конце XVII века для нее было построено новое здание в районе Мурфилдз. Архитектор Роберт Хук выстроил настоящий дворец с просторным парком, но его детище предназначалось не только для пациентов. Лондонцам Бедлам служил чем-то вроде зоопарка, и воскресный визит туда был популярным времяпровождением. За плату в два пенса любой мог прогуляться по коридорам Бедлама, заглядывая в палаты, и всласть посмеяться над выходками безумцев. Чарльз Лэм не хотел для сестры такой участи. Он начал искать для нее частный приют.
Это тоже была задача не из легких. Зачастую такие приюты открывались в особняках и заведовали ими врачи или священнослужители. Но за респектабельным фасадом таились ужасающие секреты. Рассказывали, что мужья сдают в приюты жен, чтобы вовсю тешиться с любовницами, и жены поступают так же с надоевшими мужьями. Комиссии, проверявшие частные лечебницы, находили немало злоупотреблений. К примеру, в Хокстон-хаусе были обнаружены полы, пропитанные мочой, и солома вместо постельного белья. В других приютах пациентов приковывали цепями к кроватям, до крови секли, выбивали им передние зубы, пытаясь накормить их насильно. Так что в поисках приюта следовало проявлять осмотрительность.
Чарльз остановил свой выбор на лечебнице Фишер-хаус в пригороде Излингтон и не ошибся. «Добрая женщина, содержательница лечебницы, и ее дочь, элегантная юная леди с хорошими манерами, отлично сошлись с ней и полюбили ее, и с ее [Мэри] собственных слов я знаю, что она столь же сильно любит их и желает быть рядом с ними», – писал Чарльз. В лечебнице царила благожелательная атмосфера, и Мэри быстро пошла на поправку.
Через месяц от мании и последовавшей за ней депрессии не осталось и следа. Более того, Мэри была уверена, что мать простила ее! Она описывала свое внезапное умиротворение: «Мне больше не снятся пугающие сны. Если я просыпаюсь посреди ночи, когда рядом со мной спит сиделка, а в других комнатах шумят безумцы, то уже ничего не боюсь. Мне кажется, что дух матери спускается ко мне, и улыбается, и велит мне жить дальше, чтобы наслаждаться жизнью и всеми радостями, которые даровал мне Всевышний. Мы увидимся с ней на небесах, там она лучше поймет меня».
В апреле 1797 года, после 6 месяцев в лечебнице, Чарльз забрал Мэри и снял для нее комнату. Ее спокойствие вселяло надежду, что сестра исцелилась окончательно. Но это было не так. Без лекарств, на новом месте, ее состояние резко ухудшилось, и Мэри пришлось вернуться обратно в больницу. Вплоть до самой смерти она проводила в лечебницах несколько месяцев в году, причем сама настаивала на том, чтобы ехать туда при первых же признаках беспокойства. Отправляясь в путешествие, Лэмы брали с собой смирительную рубашку.
Современные исследователи считают, что Мэри Лэм страдала биполярным аффективным расстройством, для которого характерна быстрая смена аффективных состояний – то мании, то депрессии. Но в XVIII – начале XIX веков все психические болезни лечили по схожему сценарию: возбужденное состояние снимали с помощью опиума, иногда в сочетании со слабительным, чтобы как следует очистить организм. Если больной буйствовал, что довольно часто случалось с Мэри, его держали в смирительной рубашке или же приковывали цепями к кровати. Чтобы сбалансировать жидкости в организме, пациентам отворяли кровь и ставили нагретые банки на спину. Наравне с жаром холод служил отличным оздоровительным средством: ничто так не умиротворяло буйных, как погружение в ледяную воду, желательно несколько раз. Многие из этих методов лечения испытала на себе Мэри Лэм.
В целом же, отношение к сумасшедшим в 1790-х годах значительно потеплело. Из народной памяти еще не выветрилось «безумие короля Георга», которое, тем не менее, оказалось излечимым. Значит, сумасшествие не окончательный приговор! Возможно, как раз новые взгляды на душевные болезни и повлияли на восприятие Мэри Лэм. Казалось бы, после страшного поступка она обречена быть изгоем. Но как только ей стало лучше, друзья Чарльза приняли ее в свои ряды.
* * *
В начале 1800-х вокруг Лэмов собрался свой литературный салон. После смерти отца и тетушки Хэтти брат с сестрой стали сообща снимать квартиру. Сбылась давняя мечта Мэри – она была окружена талантливыми писателями и поэтами. Им нравилось общаться с Мэри – остроумной, добродушной, лишенной чопорности, проявлявшей живой интерес к каждому гостю. Гостей потчевали бараниной и пуншем, который готовила сама Мэри, но простота угощения окупалась изысканностью беседы.
Среди новых знакомых Мэри была еще одна известная литераторша – Дороти Вордстворт, сестра поэта-романтика Уильяма Вордсворта. Чарльз и Мэри навещали Вордствортов в живописном Озерном краю, где те снимали «Голубиный коттедж» в Грасмере. Между Мэри и Дороти было много общего. Как и Мэри, Дороти вела хозяйство для своего брата-холостяка, совмещая обязанности секретаря, кухарки и экономки. Несколько раз Дороти оказывала непосредственное влияние на творчество брата. Однажды во время прогулки по холму Эусмер Вордстворты заметили поросль нарциссов, которые, как записала впечатлительная Дороти, «казалось, смеялись вместе с ветром, дувшим на них с озера». Перечитав ее дневниковую запись, Вордстворт написал свое знаменитое стихотворение «Нарциссы».
Но литературная деятельность Дороти ограничивалась дневниковыми записями, а Мэри хотела творить… Она была польщена, когда в 1802 году Чарльз похвалил ее первое стихотворение, и продолжала изливать свои мысли в стихах. Но в 1806 году перед ней была поставлена другая задача – переводить стихи в прозу. Друг Лэмов Уильям Годвин предложил ей с братом сочинять книги для детей.
После смерти своей весьма известной супруги Мэри Уоллстонкрафт Годвин остался с двумя детьми на руках, а новая жена Мэри Клэрмон одарила его еще одной падчерицей. Девочкам требовалось развивающее чтение, и тут-то Годвин обратил внимание на нехватку качественных детских книг. Ключевыми фигурами в детской литературе на тот момент были поэтесса Анна-Летиция Барбо и прозаик Сара Триммер – говоря современным языком, они поделили рынок. Но что за книги они предлагали юным читателям? Рассказы Барбо, несмотря на всю их наставительность, еще способны были увлечь, зато откровенное морализаторство Триммер вызывало зевоту. Вот образчик из ее пособия для детей и их родителей:
«Жила-была девочка по имени Бетси Кларк. У нее были дурные наклонности: она любила играть с огнем. Однажды она подцепила щипцами уголек и уронила его на дитя, лежавшее у нее на коленях. Лицо малютки было ужасно обожжено. В другой раз она взяла горящую палку, пробежалась с ней по комнате и подожгла кровать. Если бы рядом не было гостя, весь дом сгорел бы дотла, но гость, к счастью, потушил пламя. В конце концов, она подожгла свое платье, и вся ее одежда тоже загорелась, и вот так она сгорела до смерти.
Вопросы для обсуждения: Каковы были дурные наклонности Бетси Кларк? (Ответ: она играла с огнем). Она кого-нибудь обожгла? (Ответ: дитя). А разве хорошо было так обжигать бедное дитя? (Ответ: нет)…».
Миссис Триммер возмущали волшебные сказки, которые, по ее мнению, «слишком сильно воздействовали на чувствования рассудка и давали неверное представление о жизни». Взять хотя бы «Золушку» – ну что за вредная сказка! Того и гляди, каждая замарашка из работного дома захочет себе красивое платье! Вместо сказок детям следует изучать библейские истории. Неудивительно, что, когда Годвин попросил Лэма ознакомиться с состоянием детской литературы, тот взорвался критикой: «Весь этот бред миссис Б. и миссис Триммер… Черт бы побрал распроклятую шайку Барбо, что разрушает все человечное во взрослых и детях!».
В противовес «распроклятой шайке» Годвин основал издательство «Юношеская библиотека» и привлек к работе своих знакомых. Чарльзу и Мэри он поручил пересказать в прозе шекспировские пьесы, упростив их для маленьких читателей. Годвин отлично знал, что хотя книги читают дети, платят за них родители, а они не потерпят сальные шутки, которые так любил отпускать Шекспир. Поэтому непристойности нужно убрать, а сами пьесы сократить до пяти тысячи слов. Подобное обращение с текстом покажется кому-то кощунственным, но для современников Годвина это было в порядке вещей. В театрах часто ставили «Короля Лира» в обработке Наэма Тейта, сохранившего Корделии жизнь. Версия с хэппи-эндом нравилась публике больше, чем оригинал.
Чарльзу достались для обработки трагедии, Мэри – комедии и пьесы о любви. Она с энтузиазмом взялась за дело. В ее пересказе «Буря», «Сон в летнюю ночь», «Много шума из ничего» превратились в захватывающие истории о любви, которые так нравились девочкам. Как раз они и были ее целевой аудиторией. Мэри специально указала в предисловии: «В первую очередь мы решили написать эту книгу для юных леди, поскольку мальчиков зачастую впускают в отцовскую библиотеку раньше, чем девочек, и к тому времени, как их сестрам, наконец, дозволяется открыть мужественные сочинения Шекспира, мальчики уже знают многие сцены наизусть. Поэтому вместо того, чтобы рекомендовать юным джентльменам прочесть пересказ пьес, известных им в оригинале, мы просим их объяснять своим сестрам сцены, которые покажутся им наиболее трудными».
В 1807 году «Рассказы из Шекспира» вышли в двух томах, и весь тираж полностью разошелся в первый же день. С тех пор шекспировские пьесы в обработке Лэмов многократно переиздавались, и их до сих пор можно найти на полках книжных магазинов Великобритании и США.
* * *
Успех «Рассказов из Шекспира» вдохновил Мэри, хотя и омрачился новым приступом болезни: вскоре после публикации Лэмы отправились погостить к друзьям в Саффолк, и когда Мэри подарила сюртук Чарльза одному из лакеев, стало понятно, что у нее опять начинается мания. Визит пришлось срочно прервать. Уже в лечебнице Мэри сокрушалась, что испортила друзьям отдых, и зарекалась еще хоть раз ездить в гости. Ей потребовалось несколько месяцев, чтобы окончательно восстановить здоровье, зато потом она сразу взялась за новое сочинение.
На этот раз Мэри Лэм задумала написать нечто более оригинальное, чем пересказ пьес. Из-под ее пера вышла «Школа миссис Лестер, или Истории нескольких юных леди, рассказанные ими самими». Место действия сборника – обычный пансион, рассказчицы – обычные девочки, которые вспоминают свое детство. Эта самая обычность и простота подкупала читателей. «Как они естественны, как свежи!» – восклицал критик. Сквозной нитью в сборнике проходит тема потери матери, которая для Мэри Лэм имела особое значение. Быть может, таким образом она изливала свою боль? Как замечали современники, она никогда не выражала раскаяния в убийстве, как если бы мать сама собой вдруг исчезла из ее жизни. Но эта утрата все равно не давала ей покоя.
Пожалуй, самый причудливый рассказ во всем сборнике – это «Подменыш». Его название отсылает нас к историям о феях, которые заменяют человеческих детей своими уродливыми соплеменниками. Здесь в роли феи выступает кормилица. Она подменяет дочь знатной леди своей дочерью, и от лица последней ведется повествование. Дочь няньки растет в господском доме, дочь леди – в сельском коттедже, но обе девочки встречаются и становятся подругами. Волею случая Энн, нянькина дочь, узнает правду о своем рождении и, дабы восстановить справедливость, ставит пьесу, в которой происходит обмен детьми. Нянька, присутствующая на спектакле, не может сдержать слез. Она сознается в злодействе. К леди возвращается родная дочь, но она клянется никогда не забывать честную Энн. Увы, обещания вскоре позабыты, и для Энн в ее бывшем доме уже не остается места. Она не может вернуться к матери – ту услали подальше, – и радуется, когда ее отправляют в пансион. Там она не будет чувствовать себя чужой.
После «Школы миссис Лестер», вышедшей в 1808 году, Чарльз и Мэри Лэм опубликовали сборник стихов «Поэзия для детей». Ярче всего в их стихах звучит тема братской любви, которая затмевает любую другую. Это было последнее опубликованное произведение Мэри. Она продолжала писать стихи, но уже «в стол».
Литературный салон Лэмов процветал по-прежнему, и в их квартире на Иннер-Темпл-лейн, 4, куда Лэмы переехали в 1809 году, все так же собирались друзья. По вечерам за пуншем велись беседы, а Кольридж и Вордсворт читали новые стихи. В 1820-х литературные достижения Чарльза пополнились «Очерками Элии». Под псевдонимом «Элия» Чарльз Лэм начал публиковать в «Лондонском журнале» короткие зарисовки из жизни, и их ироничный стиль не мог не понравиться читателям. Мэри гордилась славой брата и догадывалась, что Бриджет, вымышленная кузина Элии, – это она сама. Лэмы также путешествовали по Англии и побывали в Париже, где Мэри Лэм познакомилась с Мэри Шелли.
В 1820-х в жизни Лэмов произошло еще одно изменение: у них появилась воспитанница, двенадцатилетняя Эмма Изола, дочь итальянского эмигранта. Девочка недавно потеряла мать, и Лэмы из сочувствия пригласили ее погостить. В их «холостяцкой квартире» так не хватало детей! После отъезда в школу Эмма продолжала приезжать к ним на каникулы. Ее визиты были так дороги Лэмам, что они готовы были нарушить ради Эммы привычную рутину. Уже несколько лет Мэри обходилась без лечебниц, приглашая на дом сиделку во время приступов. Но когда ее приступ совпал с визитом Эммы, которая вдобавок привезла школьную подругу, Мэри вернулась в лечебницу. Болезнь Мэри держали втайне от Эммы, чтобы ни в коем случае ее не напугать. Как-то раз в разговоре Чарльз упомянул отца, а мисс Изола спросила, почему он никогда не вспоминает о матери. Мэри коротко вскрикнула, но Чарльз быстро перевел разговор в другое русло.
Для стареющего Чарльза, с годами пристрастившегося к алкоголю, общество Эммы служило утешением, рядом с ней он вновь чувствовал себя молодым. Постепенно Мэри начала ревновать брата к их очаровательной воспитаннице, и лишь свадьба Эммы в 1833 году утолила ее печали. Теперь уже никто не мог отнять у нее лучшего друга.
Всю жизнь Мэри надеялась, что из них двоих она умрет первой, но ей суждено было пережить Чарльза. 22 декабря 1834 года он споткнулся на улице и оцарапал щеку, но даже одной поверхностной царапины хватило, чтобы началось рожистое воспаление. При отсутствии антибиотиков оно могло запросто иметь печальный исход. Через два дня после Рождества Чарльз Лэм скончался. Мэри пережила его на 13 лет и была похоронена рядом с братом на кладбище Эдмонтон в Миддлсексе.
Мэри Лэм могла бы войти в историю литературы как сестра известного эссеиста, однако ей суждено было самой стать автором наравне с другими. Она творила, она публиковала книги, она поддерживала друзей и дарила им радость. Один удар ножа располосовал ее жизнь на две части, но Мэри сделала все возможное, чтобы эта вторая половина была наполнена светом – как можно больше света и тепла и как можно меньше лечебницы для душевнобольных. Ей это удалось.

Источник информации